988 год наметен как дата крещения Руси. В конце 80-х годов X века нашей эры киевский князь Владимир принял христианство в византийской его форме в качестве официальной государственной религии. Событие это имело существенное значение для становления и развития феодального Киевского государства и, следовательно, для всей дальнейшей истории нашей Родины.
Необходимость принятия новой религии для правителей страны в тот период достаточно назрела. Древние языческие формы религии восточных славян перестали соответствовать укреплявшимся феодальным отношениям. Усиление княжеской и боярской власти настоятельно требовало соответствующего подкрепления – освящения её свыше в представлениях простого люда – крестьян и ремесленников.
В наше время, почти через тысячу лет после этого события, многие представляют его как единовременный акт, прошедший быстро и легко: мол, приняли наши предки христианство сразу и с радостью. Такие взгляды веками насаждала православная церковь (она стремится способствовать им и сегодня). Так, в «Повести временных лет» – общерусском летописном своде, составленном в Киеве во втором десятилетии XII века, говорится, что киевляне сразу и «без числа» пошли креститься. «И была видна радость на небе и на земле по поводу стольких спасаемых душ».
Летописи – уникальный свод исторических событий, без них немыслимо наше знакомство с Древней историей Руси. Они и сегодня – главный источник знаний о её далёком прошлом. Однако при этом не следует забывать, что вели их служители церкви, под её неусыпным идейным контролем. Да и сами дошедшие до нас летописания, возникшие во второй половине XI века, вначале излагали более древние события (происшедшие за 100–200 лет до этого), видимо, по устным преданиям.
Более объективную картину исследователю даёт сравнение летописных фактов с иными источниками – с другими летописями, с зарубежными данными (византийскими, арабскими, западноевропейскими). И хотя такой метод весьма сложен и противоречив и далеко не всегда может дать достаточно точное представление о событиях, он всё же позволяет утверждать: рисуемая ревнителями религии картина крещения Руси в действительности была отнюдь не столь благостной, как им того хотелось бы.
Это отмечают все объективные исследователи, даже некоторые церковные историки. Так, известный автор «Истории русской церкви» Е. Е. Голубинский в 1901 году отмечал: «Совершенная покорность русских в деле перемены веры по воле князя и так называемое мирное распространение христианства на Руси есть не что иное, как невозможная выдумка наших неумеренных патриотов».
В последнее время исследователи, изучающие проблемы древней истории, взяли за правило так называемый комплексный подход – они сравнивают летописные данные не только между собой и с зарубежными историческими источниками, но и с уцелевшими литературными произведениями тех лет, с дошедшими до нас устными преданиями (например, с былинами), с результатами исследований древних икон, монет, печатен, архитектурных памятников, а главное – с данными археологических раскопок. Почему – главное?
Современная археология, широко применяя достижения естественных наук, научилась весьма точно определять время к которому относятся найденные при расколках жилища, предметы, другие материальные свидетельства минувших эпох. Вот почему сравнение добытых археологами сведений с другими источниками существенно уточняет и дополняет их, даёт более полное представление о давних событиях, в том числе и о христианизации Руси.
И все они убедительно свидетельствуют: христианизация Руси была весьма длительным и трудным процессом, язычество сохранялось ещё долго. И социальные протесты угнетённых и эксплуатируемых тружеников на Руси в первый период насаждения сверху христианской религии нередко принимали форму борьбы с церковью за восстановление языческих богов. Достаточно вспомнить, например, антифеодальное восстание 1071 года в Новгороде, когда возглавляемая языческим священнослужителем-волхвом толпа хотела убить епископа. Недаром тот же церковный историк Е. Е. Голубинский прозорливо замечал: «Нет сомнения, что введение новой веры сопровождалось немалым волнением в народе, что были скрытые сопротивления и бунты... О крещении новгородцев сохранилась пословица, что «Путята крестил их мечом, а Добрыня огнём».
В вопросе крещения Руси большой интерес для наших читателей представляют некоторые данные из исследований известного учёного, лауреата Государственной премии СССР, члена-корреспондента АН СССР В. Л. Янина и из работ возглавляемой им Новгородской археологической экспедиции. Его статью мы и публикуем в этом номере.
Но прежде чем начать знакомство с ней, просим читателей иметь в виду следующее:
1. Годы, приведённые в летописях, исчисляются со времени «сотворения мира», которое, по церковной версии, произошло за 5508 лет до рождества Христова. Следовательно, чтобы перевести эти даты на наш календарь, надо отнять от них 5508. При этом следует учитывать, что в одних районах Руси новый год начинался с 1 сентября, в других – с 1 марта.
2. Никоновская летопись – компиляция многих источников по истории Руси, составленная примерно в 1539–1542 годах. Один из списков принадлежал патриарху Никону, отсюда и её название. В 40–60-х годах того же века был составлен Лицевой летописный свод со многими миниатюрными рисунками. Он охватывал период до 1567 года. Новгородские летописи – это летописные своды по истории Новгорода и других русских земель XI–XVII веков; имеется пять таких сводов – Первый – Пятый. Существовали летописи общерусские («Повесть временных лет», «Никоновская летопись» и другие) и местные.
3. Иоакимовская летопись – не дошедший до нас летописный источник, данные о котором привёл в своей «Истории Российской» известный историограф В. Н. Татищев, живший в XVIII веке. Названа была так потому, что, как считал Татищев, автором её был епископ Иоаким Корсунянин, при котором крестили новгородцев.
Вопрос о времени и обстоятельствах крещения жителей Новгорода весьма непрост. В различных летописных источниках тут указываются разные годы – 6496, 6497, 6498, 6499, 6500. А это никак не может быть объяснено только разнобоем в календарях, которым следовали летописцы. Разнобой дат можно было бы преодолеть, приняв версию Никоновской летописи, где говорится о двукратном крещении новгородцев. Однако такой единичный рассказ сам нуждается в тщательной проверке.
Летопись эта дает следующую хронологическую канву событий. Приняв в 6496 году крещение и ещё находясь в Корсуни (древнерусское название Херсонеса), киевский князь Владимир Святославич попросил у Константинопольского патриарха Фотия «перваго митрополита Михаила Киеву и всей Русской земли». В 6497 году происходит крещение киевлян, а в 6498 году «иде Михаил митрополит Киевский и всея Руси в Новгород Великий, с епископы Фотея патриарха, даде бо ему Фотей патриарх шесть епископов на помощь, из Добрынею дядею Володимеровым, и с Анастасом; и идолы сокруши, и многия люди крести, и церкви въздвиже, и презвитеры постави по градом и по селом».
В следующем году Михаил крестит Ростовскую землю. А в 6500 году уже сам князь Владимир с двумя епископами крестит Суздальскую землю. В том же году умирает митрополит Михаил, и князь берёт у Фотия нового митрополита – Леона (Леонтия): «Того же лета в Киеве Леонтом, митрополитом всея Руси, Новугороду и Пскову поставлен бысть епископ Иаким Корсунянин; и прииде к Новугороду, и достольная требища разори, и идолы сокруши, и Перуна разсече, и в Волхов вверже; и бысть слава господня повсюду».
В более ранних летописных сводах не говорится о двукратном крещении, зато они предлагают две версии христианизации Новгорода.
Первая содержится в Новгородской Первой летописи младшего извода: «В лето 6497 крестися Володимир и вся земля Русская; и поставиша в Киеве митрополита, а Новуграду архиепископа, а по иным градам епископи и попы и диаконы; и бысть радость всюду». И далее говорится о том, что в Новгород пришел архиепископ Иоаким Корсунянин, который разрушил языческие капища, а идола Перуна повелел бросить в Волхов. Такой же текст содержат и некоторые другие летописи.
Вторую версию излагает Псковская Первая летопись под годом 6497: «Крестися вся земля Русская; и поставиша митрополита в Киеве, а по инем градом епископи и попы и диакони; и бысть радость велика везде. И поиде в Новъград архиепископ Иоаким, и требища бесовския разори, и Перуна посече, а повеле влещи Перуна в Волхов...» При этом в Перуна якобы вселился бес, и он стал кричать: «Ох, ох мне, достахся немилостивым сим рукам...»
Очевидно, такой разнобой связан с проблемой появления первого киевского митрополита. В древнейших свидетельствах имени митрополита вообще нет. Общерусская традиция первым киевским митрополитом считает Леонтия и с ним же связывает поставление в Новгород Иоакима Корсунянина. В Новгороде это, в частности, отразилось в списках митрополитов и епископов, составленных в начале 30-х годов XV века. Между тем на Руси существовала и иная традиция, называющая первым киевским митрополитом Михаила. Она отражена в Уставе князя Владимира о десятинах, судах и людях церковных и в зависимом от него Уставе новгородского князя Всеволода о церковных судах, людях и мерилах торговых.
Предпринимались попытки совместить эти традиции. В частности, в новгородском списке митрополитов, составленном в начале 30-х годов XV века, три легендарных первых епископа были расположены с приоритетом в пользу Леонтия: Леонтий, Михаил, Иоанн. А в аналогичных списках Симеоновской летописи, свода 1493 года, в Хронографе 1512 года и в Степенной книге приоритет принадлежит Михаилу: Михаил, Леонтий, Иоанн. Последний вариант имеется и в модификациях рассказа о крещении Новгорода.
Такое раздельное существование двух бытовавших в летописях версий продолжалось даже в XVII веке. Однако для большинства сводов характерно совмещение версий, возникшее еще в XV веке, – в Новгородских 4-й, 3-й и 2-й летописях это элементарное соединение рассказов двух типов произведено с добавлением – с упоминанием митрополита Леона. Проникновение этого имени в летописную статью 6497 года, очевидно, произошло раньше, чем у летописцев возникли раздумья о личности первого киевского митрополита. Следовательно, можно предположить, что существовал ещё какой-то текст, в котором это имя уже фигурировало в одной из версий легенды до их объединения.
Другая редакция соединения двух версий – в Софийской 1-й летописи. Тут имя Леона как первого митрополита сохранено, но дата иная – в лето 6499. Эта же редакция бытует в дальнейшем во многих других сводах, причем с неизменной датой – 6499 год.
Особая редакция соединения легендарных рассказов содержится в Холмогорской летописи под 6496 годом: «Крести же ся князь Вледимер от патриарха в Корсуни граде и приведе с собою из Грек в Киев Леонтия митрополита, а с ним 4 епископы, и крести всю Рускую землю». Несмотря на позднюю запись, эта редакция представляет особый интерес. Здесь, по-видимому, добавлен в виде преамбулы иной источник, из которого взяты сведения о том, что с первым митрополитом (в 6496 г.) «из Грек» пришли четыре епископа. Однако из дальнейшего рассказа следует, что их оказывается пять: белгородский [имеется в виду древнерусский город близ Киева, ныне село Белгородка. Впервые упоминается в Лаврентьвеской летописи под 980 годом] , ростовский, черниговский, владимиро-волынский и новгородский, причем первые четыре пронумерованы, а новгородский Иоаким как бы добавлен.
Это дает основание предполагать, что в использованном источнике первым митрополитом был назван Михаил, действовавший с четырьмя епископами в 6496 году, а иоакимовское крещение Новгорода было отнесено к более позднему времени, когда киевскую кафедру занял Леонтий.
Краткие сведения о крещении новгородцев под 6499 годом приведены в Вологодско-Пермской летописи и в сокращенных сводах 1493 и 1495 годов.
Как видим, два легендарных сюжета о крещении Новгорода проникли в первой половине XV века в летописные рассказы. До этого они существовали раздельно, а затем слились. Многие данные тут свидетельствуют: обе легенды возникли в Новгороде, например, сообщение о «питьблянине», жителе местности вблизи никому за пределами Новгорода не известной речушки Питьбы. Видимо, подобные детали этих легенд были имитированы в Новгороде для более убедительного их подтверждения.
Все это заставляет исследователя весьма осторожно подходить к приведенной в начале нашей статьи версии Никоновской летописи. Она, несомненно, опирается на летописную практику XV века и демонстрирует нам попытку согласовать хронологические разночтения у летописцев при помощи «реконструкции» двух крещений Новгорода – при Михаиле и при Леоне.
Никоновская версия в дальнейшем перешла в Степенную книгу, где она соединилась с обеими легендами. Затем рассказ Степенной книги в несколько усеченном варианте перешел в Мазуринский летописец.
Что же все-таки послужило источником сведений, записанных в Никоновской летописи?
Во-первых, такой источник, по-видимому, появился примерно со второй половины XV века в разных летописных рассказах. И из него заимствовались детали, полностью отсутствовавшие в традиционных для XV века летописных текстах. Это, в частности, утверждение о том, что первым киевским митрополитом был Михаил. Оно встречается в Рогожском летописце, в Никоновской летописи и в зависимых от неё памятниках и воздействует на изменение даты новгородского крещения, когда оно связывается с именами Леонтия и Иоакима.
Во-вторых, упоминание епископов, пришедших с Михаилом в Киев «от Фотия патриарха». Никоновская летопись, Степенная книга и Мазуринский летописец говорят о шести таких епископах, однако рассказ Холмогорской летописи даёт основание предполагать, что в первоначальном источнике этого сообщения говорилось о четырех епископах.
В-третьих, связь новгородского крещения с действиями самого Михаила, отправившего в Новгород Добрыню. Об этом сообщает впервые Хронограф 1512 года. В Никоновской и в зависимых от неё летописях к имени Добрый и добавлено ещё имя Анастаса. Очевидно, если особый источник действительно существовал, он должен был включать в себя перечисленные детали.
Из нашего обзора видно: летописцы, говоря о крещении Новгорода, не имели о нём достаточно достоверных данных и пользовались легендарными версиями. При этом все они стремились следовать церковной традиции и пытались как можно убедительнее показать данный акт, однако допускали разнобой в датах, именах и пр.
Особая версия крещения Новгорода содержится в Иоакимовской летописи. Согласно изложению В. Н. Татищева, в ней рассказывается, что после крещения князя Владимира из Царьграда по его просьбе прислали митрополита Михаила, а с ним четырех епископов и многих иереев, диаконов и певчих. Митрополит, по совету Владимира, посадил епископов в Ростове, Новгороде, Владимире и Белгороде. Они при поддержке воинов князя начали крестить люд «всюду стами и тысячами, колико где прилучися». Причём те, кто скорбел и роптал, отказываться не смели, боясь княжеских дружинников.
Новгородцы, узнав, что присланный к ним дядя Владимира Добрыня собирается их крестить, собрались на вече и поклялись не пускать его в город и не дать свергнуть их идолов. Новгородцы не захотели слушать увещеваний Добрыни и приготовились к обороне, как при нашествии врага. Их главный жрец Богомил, наречённый за своё сладкоречие Соловьём, призывал людей не покоряться. Посланцы князя, принесшие новую веру, стояли на Торговой стороне, ходили по торжищам и улицам, поучали людей. Но никто их не слушал. И так прошло два дня, но крестилось только несколько сот человек.
Чтобы Добрыня со спутниками не перебрался на Софийскую сторону, новгородцы разобрали Великий мост и поставили около него метательные машины. Новгородский тысяцкий Угоняй ездил повсюду и кричал: «Лучше нам помрети, неже боги наша дати на поругание». Народ, рассвирепев, разорил дом Добрыни, избил его жену и родственников.
Тогда княжеский тысяцкий Путята с 500 пришедшими с ним ростовскими воинами ночью переправился через реку на Софийскую сторону и вошел в город. Он захватил Угоняя и его приспешников и послал их к Добрыне. Новгородцы, «собравшася до 5000, оступиша Путяту, и бысть междо ими сеча зла». Другие «церковь Преображения господня разметаша и домы христиан грабляху». На рассвете Добрыня со своими воинами поджёг дома у берега. Новгородцы побежали тушить пожары, прекратили сечу и попросили мира.
«Добрыня же, собра вои, запрети грабление и абие идолы сокруши, древянии сожгоша, а каменнии, изломав, в реку вергоша; и бысть нечестивым печаль велика».
И новгородцы, увидев это, с воплями и слезами просили за них. Однако Добрыня, насмехаясь, отвечал им: «Что, безумнии, сожалеете о тех, которые себя оборонить не могут, кую пользу вы от них чаять можете». И послал повсюду объявить, чтобы люди шли креститься.
Посадник, сын Стоянов, воспитанный при Владимире, сладкоречиво уговаривал всех покориться. А тех, кто не желал, воины волокли креститься силой – «мужи выше моста, и жены ниже моста». И тут же повелели надеть на себя нательные кресты – «деревянни, ово медяны и калеровы (сие видится греческое оловянны испорчено)» – и восстановить разрушенную церковь. «И тако крестя, Путята иде ко Киеву. Сего дня людие поносят новгородцев: Путята крести мечем, а Добрыня огнем».
Иоакимовская летопись принадлежит к числу наиболее спорных памятников летописания. Единственный её фрагмент летом 1748 года находился в распоряжении В. Н. Татищева. Он получил его от своего «ближайшего свойственника» Мелхиседека Борщова, архимандрита Бизюкова Григорьевского монастыря Екатеринославской епархии, расположенного в 15 верстах от Борислава на Днепре. А Мелхиседек якобы получил эти тетради на время от некоего монаха Вениамина, «который о собрании русской истории трудится, по многим монастырям и домам ездя, немало книг русских и польских собрал».
В. Н. Татищев считал этого Вениамина лицом «токмо для закрытие вымышленным». Тетради были возвращены Мелхиседеку, но когда к сентябрю 1748 года архимандрит умер, то тетрадей и всей книги «в пожитках ево не явилось». Никто из служителей покойного Мелхиседека не мог ничего сказать о загадочном Вениамине, а бывший при нём за казначея монах Вениамин (другой монах с таким именем. – В. Я.) сообщил, что сия книга была у Мелхиседека, и он сказывал, что списал ея в Сибири, иногда сказывал, что чужая, и никому не показывал. Она не в переплете, но связаны тетради и кожею обернуты».
В «Истории Российской» В. Н. Татищева Иоакимовской летописи посвящена специальная глава, в которой воспроизведены отрывки рукописи. Об этом их издатель сообщил следующее: «Письмо новое, но худое, склад старой, смешенной с новым, но самой простой и наречие новгородское. Начало видимо, что писано о народах, как у Нестора, с изъяснениями из польских, но много весьма неправильно, яко славян сарматами и сарматские народы славянами имяновал и не в тех местах, где надлежало, клал, в чем он, веря польским, обманулся. По окончании же описания народов и их поступков зачал то писать, чего у Нестора нет, из которых я выбрал токмо то, чего у Нестора не находится или здесь иначей положено, как следует».
Дискуссия о степени достоверности Иоакимовской летописи была начата еще в 1789 году (спустя 20 лет после издания первого тома «Истории Российской») М. М. Щербатовым и Н. И. Болтиным.
Нас тут, однако, занимают в первую очередь возможные источники Иоакимовской летописи, а не она сама. С этой точки зрения содержащийся в ней рассказ о крещении новгородцев представляется совершенно исключительным, поскольку повествование в нём ведется от первого лица. Эта особенность не только создает эффект присутствия очевидца, но и со всей очевидностью характеризует весь рассказ о крещении Новгорода как самостоятельную повесть, использованную составителем летописи в числе других источников.
Если сам рассказ о действиях Добрыни уникален, то предшествующий ему начальный раздел повести демонстрирует все те элементы искомого дополнительного источника Хронографа и Никоновской летописи, вопрос о котором был поставлен выше. Так, в нём говорится, что первым киевским митрополитом был Михаил, что с ним от патриарха пришли именно четыре епископа, что крестителем Новгорода был Добрыня.
К этому можно добавить еще один весьма немаловажный элемент. Согласно версии Никоновской летописи Ростов был крещен раньше окончательной христианизации Новгорода; в ряде летописей особая роль Ростова подчеркнута исключительным упоминанием только ростовского епископа Фёодора. Между тем в Иоакимовской летописи военной опорой насильственного крещения Новгорода выступают ростовцы. Не скрывается ли за тезисом о том, что Ростов и ростовцы провозглашены более ранними, нежели Новгород и новгородцы, неофитами христианства, ростовское происхождение самого источника?
Можно было бы поставить этот вопрос и иначе, предположив заимствование Иоакимовской летописью определённых сведений из Никоновского свода и создание с их участием целиком фантастического рассказа о действиях Добрыни и Путяты. Однако такое предположение следует решительно отвести: если бы Иокимовская версия опиралась на Никоновскую или любую зависимую от неё летопись, в ней также фигурировали бы шесть (а не четыре) епископов и Анастас Корсунянин.
Предположив в начальной части повести о крещении новгородцев источник специфических сведений Хронографа 1512 года и Никоновской летописи, мы на основании только изложенных материалов не можем распространять эту характеристику на всю повесть. Так, уже вполне очевидно, что она включает в себя и чисто фантастический элемент – явно придуманных Богомила, Соловья, Угоняя, Воробья. Однако историко-топографические детали этого рассказа мы сегодня весьма точно можем оценить с точки зрения археологических данных.
Согласно Иоакимовской летописи, центром сопротивления христианизации была Софийская сторона Новгорода: «Мы же стояхом на торговой стране, ходихом по торжисчам и улицам, учахом люди, елико можахом... народ же оноя страны... собраша до 5000, оступиша Путяту, и бысть междо ими сеча зла». Из дальнейшего рассказа явствует: еще до насильственного крещения новгородцев на Софийской стороне города существовала община христиан, имевшая свою деревянную церковь Преображения. Именно её «некие», «шедше» на сечу, разметали и «домы христиан грабляху». По распоряжению Добрыни, у берега на Софийской стороне были зажжены дома, и необходимость тушить пожар прервала сечу. А после завершения крещения церковь Преображения была восстановлена.
На Софийской стороне Новгорода в более позднее время существовали только две Преображенские церкви. Одна из них – на воротах Детинца – не может нас интересовать: впервые она была построена в 1264 году. Другая Преображенская церковь находилась на Разваже-улице в Неревском конце, в густо заселённом ещё в X веке районе. Xотя первые летописные сведения о ней относятся только к 1421 году, они касаются не первоначального строительства, а создания первой каменной постройки этого храма. Возможная связь церкви Спаса на Разваже с событиями крещения косвенно подтверждается наличием в ней придела, посвященного Василию Кесарийскому, патрону святителя Руси князя Владимира Святославича. Особая церковь святого Владимира при Владимирской (Никольской) башне Детинца с воротами в Нерееский конец находится от неё в ближайшем соседстве и известна с 1311 года.
Район церкви Спаса на Разваже хорошо изучен археологическими раскопками. В ходе их было вскрыто несколько жилых кварталов, расположенных у перекрёстков Холопьей и Козмодемьянской улиц с Великой улицей Неревского конца. Исследуя слои конца X века археологи обратили внимание на 28-ой ярус деревянных мостовых. По расположению таких деревянных ярусов можно весьма точно датировать время построек. Данный ярус был целиком сооружен в 989–990 годах, то есть в период христианизации Новгорода. Предшествующий этому строительству пожар, который уничтожил все сооружения на большой площади (в пределах раскопа следы этого бедствия превышали 9000 квадратных метров), не был обычным. В слоях 27-го яруса (972–989 гг.) на усадьбе Б обнаружен клад восточных монет – дирхемов, состоящий из 60 целых и 811 обломков серебряных монет с младшей датой 971–72 годов, а на усадьбе Д – клад дирхемов, состоящий из 131 целой и 604 обломков серебряных монет с младшей датой 974–75 годов. Общий вес обоих кладов равен 1,5 килограмма серебра. То, что эти сокровища оказались «невостребованными» после пожара 989 года, указывает на гибель их владельцев в указанном году.
Не менее важной находкой, происходящей из того же комплекса 27-го яруса, является медный крест-тельник с изображением распятия. Найден он был между настилами Великой улицы, на том её участке, где она разделяет усадьбы А и Г. Слои земли, в которых обнаружен крест, свидетельствуют о том, что он попал сюда до 989 года.
Участок раскопок на Неревском конце близко примыкает к берегу Волхова и расположен ниже «града» (Детинца). Участок древнейшей застройки X века на берегу реки выше «града», в Людином конце, то есть там, где, согласно рассказу Иоакимовской летописи, высаживался со своих ладей Путята с 500 ростовцами, также был подвергнут раскопкам. При этом выяснилось, что восстановление застройки после пожара здесь было предпринято в 991 году.
Всё это подтверждает: действительно до 989 года в Новгороде существовала христианская община, расположенная близ церкви Спас-Преображения, на Разваже-улице. И в том же году здесь, несомненно, произошел большой пожар, уничтоживший береговые кварталы в Неревском и, возможно, в Людином конце. Причём эти события, очевидно, не были бескровными, так как владельцы сокровищ, припрятанных на усадьбах близ Преображенской церкви, не вернулись к пепелищам своих домов. Здесь следует пояснить, что оба клада были домашней казной, спрятанной непосредственно под полами домов, в удобном для многократного извлечения месте.
Как видим, утверждение Иоакимовской повести о насильственном крещении новгородцев имеет вполне реальную основу. А что касается времени возникновения данного источника (разумеется, в каком-то первоначальном варианте, не адекватном полностью рассказу Иоакимовской летописи), то проникновение версии о том, что первым киевским митрополитом был Михаил, в Устав князя Владимира можно отнести к 20-м годам XV века – в самом раннем списке Устава – Синодальном XIV века, а также Археографическом середины XV века первым митрополитом называется Леон. К середине XV века относится древнейший список Устава князя Всеволода, упоминающий Михаила как первого киевского митрополита. Тогда же или чуть позже имя Михаила становится достоянием и летописцев. Вместе с тем наличие в повести отдельных реалистических деталей, находящих сегодня достаточно чёткое археологическое подтверждение, позволяет считать, что её возникновение в середине XV века опиралось на какую-то устойчивую более древнюю традицию, сохранённую в памяти народа.
Итак, и это повествование, и подтверждающие его достоверность археологические находки, и разночтения в летописях – всё свидетельствует о том, что официальная церковная версия о мирном и быстром принятии христианства Русью, в частности новгородцами, отнюдь не соответствует действительности. Это был сложный, трудный и длительный процесс, сопровождавшийся вооруженной борьбой, насилием.
Источник: «Наука и религия», №11, 1983 год. Автор: В.Янин
