На главной: Староладожская крепость и Георгиевская церковь. Съемка 12 июня 1997 г.
Как и человеку, любой культуре всегда важно знать, где ее начало.
Наше начало следует искать вблизи города Ладоги (скандинавы называли ее Альдейгья; сегодня это село Старая Ладога). Сюда по летописному преданию был приглашен Рюрик, но самый ранний слой поселения по дендрохронологии датирован Е. А. Рябининым и Н. Б. Черных 753 годом. А начало начала – на Любшанском городище. Это древнейшая на территории Восточной Европы славянская каменно-земляная крепость находится в двух километрах ниже по течению Волхова. Любша основана в VII–VIII веках выходцами с южного берега Балтики. Когда-то здесь был берег Ладожского озера. (Не во времена Рюрика и Вещего Олега, а еще на два или три тысячи лет раньше. Это видно по глинту – древнему береговому уступу, который начинается здесь и тянется по южному берегу Балтики на сотни километров.)
У Николая Рериха есть знаменитая картина, написанная в 1901 году в Париже.
Николай Рерих. Заморские гости. 1901 г. Из цикла «Начало Руси. Славяне». Холст, масло. 85 на 112.5 см. Государственная Третьяковская галерея.
Эта картина стала для меня приветом, пришедшим из 1901-го в 1997-й, когда я взялся помочь вернуться в Ладогу археологу Евгению Рябинину. Решено было, что Рябинин, ушедший со Староладожского земляного городища будет копать городище на Любше. А я помогу организовать экспедицию и напишу о ней.
Когда к осени выяснилось, что на Любше в сотне метров от помещичьей усадьбы Рябинин откопал древнейшую каменно-земляную крепость первых славянских переселенцев (конец VII в.) и обнаружил внутри вала сложенную насухо из местного известняка каменную подпорную стенку (высотой до двух с половиной метров), мне показалось, что эту стену где-то я ее уже видел.
И только через год сообразил: да ведь это же Рерих…
Почему так?
Искусствоведы (А.Юферова, В.Володарский и др.) не сомневаются, что «караван варяжских ладей входит в Волхов из Ильмень-озера».
Но Рерих сам указывает на противоположное направление движения драккаров: Нева – Волхов – Ильмень. Кроме того, по складкам воды перед форштевнем первого судна видно, что суда идут против течения (тонкое и справедливое замечание Татьяны Рябининой).
Значит, заморские гости входят в Волхов со стороны озера Нево, которое по городу Ладоге позднее и стало называться Ладожским.
Поэтому на картине устье Волхова, и, следовательно, крепость на горке – не Альдейгья, (так полагает археолог А. Н. Кирпичников), а Любша.
Сам художник так объяснял это свое творение:
Плывут полуночные гости. Светлой полосой тянется пологий берег Финского залива. Вода точно напиталась синевой ясного весеннего неба; ветер рябит по ней, сгоняя матово-лиловатые полосы и круги. Стайка чаек опустилась на волны, беспечно на них закачалась и лишь под самым килем передней ладьи сверкнула крыльями – всполошило их мирную жизнь что-то малознакомое, невиданное. Новая струя пробивается по стоячей воде, бежит она в вековую славянскую жизнь, пройдет через леса и болота, перекатится широким полем, подымит роды славянские — увидят они редких, незнакомых гостей, подивуются они на их строго боевой, на их заморский обычай. Длинным рядом идут ладьи! Яркая раскраска горит на Солнце. Лихо завернулись носовые борта, завершившись высоким, стройным носом. Полосы красные, зеленые, жёлтые и синие наведены вдоль ладьи. На килевом бревне пустого места не видно – всё резное: крестики, точки, кружки переплетаются в самый сложный узор. Другие части ладьи тоже резьбой украшены; с любовью отделаны все мелочи, изумляешься им теперь в музеях и, тщетно стараясь оторваться от теперешней практической жизни, робко пробуешь воспроизвести их – в большинстве случаев совершенно неудачно, потому что, полные холодного, кичливого изучения, мы не даём себе труда постичь современную этим предметам искусства эпоху, полюбить её – славную; полную дикого простора и воли. Около носа и кормы на ладье щиты привешены, горят под Солнцем. Паруса своею пестротою наводят страх на врагов; на верхней белой кайме нашиты красные круги и разводы; сам парус резко одноцветен – чаще он полосатый; полосы на нем или вдоль или поперек, как придется. Середина ладьи покрыта тоже полосатым намётом, он накинут на мачты, которые держатся перекрещенными брусьями, изрезанными красивым узором, – дождь ли, жара ли, гребцам свободно сидеть под намётом. На мореходной ладье народу довольно – человек 70; по борту сидит до 30 гребцов. У рулевого весла стоят кто посановитей, поважней, сам Конунг там стоит. Конунга сразу можно отличить от других; и турьи рога у него на шлеме повыше, и бронзовый кабанчик, прикрепленный к гребню на макушке, отделкой получше. Кольчуга Конунга видала виды, заржавела она от дождей и от солёной воды, блестят на ней только золотая пряжка – фибула под воротом, да толстый браслет на руке. Ручка у топора тоже богаче, чем у других дружинников, – мореный дуб обвит серебряной пластинкой, на боку большой загнувшийся рог для питья. Ветер играет красным с проседью усом, кустистые брови насупились над загорелым, бронзовым носом; поперек щеки прошел давний шрам. Стихнет ветер – дружно подымутся вёсла; как одномерно бьют они по воде, несут ладьи по Неве, по Волхову, по Ильменю, Ловати, Днепру – во самый Царьград; идут варяги на торг или на службу.
Н. К. Рерих. Избранное. М., 1990. С. 77.
Первая горка на правом берегу в устье Волхова – Любшанское городище. В XIX века здесь было имение Горка, в котором Рерих не раз бывал. Видимо, тогда он и исследовал любшанские валы, определив, что здесь находилась древняя крепость.
Сопротивление материала – это путь к его преображению. Рерих пишет картину не с натуры, и трансформирует пейзаж: он приближает к Любшанской крепости берег озера (сейчас берег ушел к северу на десять километров), и, главное, укрупняет вертикали пейзажа, делает высокие волховские обрывы еще выше и круче.
Вид в северной окраины Ладоги в сторону Любши. Фото 1999 г. и реконструкция древнего пейзажа с видом на озеро Нево (так, как это вообразил себе Рерих)
Сопротивление материала – это естественный путь к его преображению.
Рерих впервые посетил Ладогу в 1899 г. Вид на Волхов, открывающийся с «Олеговой могилы» (так в Повести временных лет названа сопка, которую насыпали над погибшим здесь в 911 году Вещим Олегом), Рерих описал так:
«…Перед нами один из лучших русских пейзажей. Широко развернулся серо-бурый Волхов с водоворотами и светлыми хвостами течения посередине; по высоким берегам сторожами стали курганы, и стали не как-нибудь зря, а стройным рядом, один красивее другого. Из-за кургана, наполовину скрытая пахотным черным бугром, торчит белая Ивановская церковь с пятью зелеными главами. Подле самой воды – типичная монастырская ограда с белыми башенками по углам. Далее, в беспорядке – серые и желтые остовы посада вперемежку с белыми силуэтами церквей. Далеко блеснула какая-то главка, опять подобие ограды. Что-то белеет, а за всем этим густо-зеленый бор – все больше хвоя; через силуэты елей и сосен опять выглядывают вершины курганов. Везде что-то было, каждое место полно минувшего. Вот оно, историческое настроение».
(По пути из варяг в греки // Н. К. Рерих. Собрание сочинений. Кн. I. М., 1914. С. 46–48.)
Из-под Олеговой сопки Рерих и написал своих «Заморских гостей», а имение изобразил в виде небольшого укрепленного городка в правом верхнем углу картины.
«Заморские гости» пользовались столь громким успехом, что Рерих сделал несколько авторских повторений. Это не копии – это попытка довести написанное до формулы. Лучшая из них сегодня хранится в Русском музее. Художник убрал подробности: городок стал лаконичней и проще, а на правом берегу мы уже не видим курганов.
Чем лаконичней образ, тем он ближе к знаку.
Сравним, как то же самое место (правда, в несколько ином ракурсе) выглядит на реконструкции архитектора-реставратора Ирины Воиновой.
Любша. Реконструкция каменно-замляной крепости. Рисунок архитектора-реставратора Ирины Воиновой
В 1976 году при раскопках Варяжской улицы в Старой Ладоге археолог Валерий Петренко обнаружил в слое середины IX века загадочный предмет. Округлый в сечении костяной стержень выточен из челюсти коровы и со всех сторон покрыт гравировкой. Среди прочего ясно читаются два крестообразных знака, два питьевых рога, молот Тора и стоящая на облаке антропоморфная фигура с огромными усами. Историк Д. А. Мачинский, предполагая, что перед нами или «святой в нимбе», или даже Христос в «крестчатом одеянии», выстроил довольно сложную легенду о языческо-христианском происхождении этой «вероятно, рукояти»[1]. Но «нимб» – всего-навсего волосы идолоподобной фигуры, крестчатая одежда — просто штриховка, а два креста на разных сторонах «рукояти» говорят лишь о том, что крест как символ был известен ладожанам за век до постройки в Киеве деревянной церкви пророка Ильи, заместителя Перуна по части громов и молний. (Кстати, кресты в орнаментах появляются еще в неолите.) Полагаю, что это гадательный жребий. О том и говорит тщательно выполненная тройная обводка, которая, опоясывая середину стержня, проходит по центру облака и делит рисунки на относящиеся к горнему верху и дольнему низу. То, как выпадал и куда указывал жребий, определяло выбор пути.
И нетрудно догадаться, что на жребии выгравирован идол того, чьим именем и через полвека будут клясться воины Вещего Олега. Это Перун – покровитель дружины и ценитель оружия.
Если Один узнается по рогам, то Перун по усам, ведь, по одним представлениям, молнии – стрелы громовержца Перуна, но по другим – его усы. Как отметит летописец, тело у идола Перуна деревянное, глава серебряна, а усъ златъ. Перун – олицетворение Мирового древа, известного многим народам мира мифологического образа (и одновременно модели мироздания). Тело Перуна – само Древо, голова – серебряные облака, ну а усы — золотые зигзагообразные молнии.
Идол Перуна на облаке. Высота фигуры 2,6 см. Гравировка на кости. Середина IX в. Старая Ладога
Язычник Святослав Игоревич, как описывают его греки, носил огромные усы. Как заметила поэт Мария Игнатьева, к культу Перуна должны восходить усы казаков (да и поговорка «сами с усами»).
Однако еще за год до петренковской находки археолог Е. А. Рябинин обнаружил на Земляном городище Старой Ладоги под большим деревянным дворцом времен Вещего Олега (слой 890–910 годов) округлую «игральную фишку»[2].
Это плоский фрагмент деревянного сучка, на ободке которого острым штихелем прорезана летящая с гнезда-плетенки птица.
Рисунок с ободка «игральной фишки». 890–910 гг. Дерево. Старая Ладога. Реконструкция начальной геометрической формы.
Видимо, тут мы имеем дело с хитроумным гадательным жребием, с помощью которого волхв мог напророчить все, что хотел: если фишку перевернуть, то птица превратится в полураскрытый бутон лотоса, а гнездо в солярный знак. Вернемся к первой позиции, и вместо птицы перед нами маска предка в древнескандинавском шлеме. Перевернем еще раз, и цветок обернется маской грифона.
Но этот же рисунок связан и со знаками Рюриковичей – двузубцами и трезубцами. Достаточно сравнить со знаком с печати крестителя Руси Владимира Святого (Красное Солнышко).
Трезубец Владимира Святославича. Конец X века.
Так повторное осмысление формы приводит к рождению нового знака.
Тот же мотив обнаруживаем и на другом староладожском рисунке.
В 1995 году на Земляном городище студент из археологической экспедиции А. Н. Кирпичникова поднял из слоя X века обрубок звериного ребра, на котором сделан рисунок стрелы, летящей на двух парах остроконечных крыл. (Видимо, и это жребий. Но для верчения, а не для бросания.)
Когда обрубленное с двух сторон ребро положить на ровную поверхность, оно превратится в подобие рулетки: если сильно крутануть, жребий сделает десяток–два оборотов. Перед нами просто другой тип гадательного жребия. (Вспомним детскую игру в «бутылочку».) Так крылатая стрелочка становится указательной. Поэтому не стоит удивляться, что рисунок крылатой стрелы с Земляного городища так же, как игральная фишка, насыщен смыслами.
Стрелка ладожского жребия напоминает изображение хвостатой кометы Галлея на английском гобелене из Байе. В ней также можно увидеть и громовой знак Перуна (замечание Г. С. Лебедева), и четырехусую его маску, и многое другое. Мы не знаем, какие из этих смыслов сознательно вложены в рисунок его автором. Но одно сразу бросится в глаза ладожанину: на рисунке из–за сопки встает деревянная сторожевая башня, у которой шатровая крыша с далеко выступающими скатами (чтобы на стены не попадала дождевая вода). И впрямь, от известной по летописям «Олеговой могилы» в Старой Ладоге до 1950–х расходились в стороны лучи из больших валунов, а ближайшая к Олеговой могиле башня стоит на стрелке Мысового городища и зовется Стрелочной.
Но в каком–то родстве (пусть дальнем) с этим изображением и эмблема Мерседеса, и популярный в середине XX века значок пацифистов – «куриная лапка».
Рисунок с гадательного жребия. X век. Старая Ладога. Реконструкция геометрической формы.
Фрагмент гадательного жребия из Старой Ладоги
От чистого (недаром, что сакрального) ладожского искусства перейдем к прикладному, в котором форма тоже может быть доведена до знака.
В детстве нас забавляли деревянные Ваньки-Встаньки и заводные механические цыплята. Древний аналог того и другого – «уточка» X века хранится в коллекции Староладожскго музея (раскопки Валерия Петренко).
Уточка отменно сбалансирована (для того и нужен пропил на спинке).
Качни – и она долго и благодарно будут тебе кланяться.
Уточка из раскопок Валерия Петренко. X век. Кость. Староладожский музей.
Тут же в Ладоге на Земляном городище, на перекопанном под картошку огороде, я однажды поднял обработанный в древности корень зуба (видимо, козы). Зуб аккуратно спилен – белое пятнышко эмали только на толстом его конце. Значит, это действительно поделка, артефакт. Но и тут на спинке уточки (там, где тело переходит в шею) весьма характерный пропил. Балансировка у фигурки такая, что, стоит ее качнуть, она дюжину раз поклонится.
Уточка из зуба козы. Старая Ладога. Земляное городище. Случайная находка.
Поглядев на две этих игрушки, марксист сказал бы, что налицо социальное неравенство: одной играл крестьянский ребенок, другая – цацка княжеского сынка. Готов согласился, однако вторая просто может быть века на два младше первой.
В коллекции археологического дерева (запасники Староладожского музея-заповедника) хранится деревянный предмет конца VIII века (музейный шифр СЛМ КП-94161/А2-47). Это крюк, вставлявшийся в стену избы. По-нашему – вешалка. Е. А. Рябинин в середине 70-х годов прошлого века нашел этот артефакт на ладожском Земляном городище в слое 780-х годов, и музейщики дружно решили, что это «уточка». Но у уток голова заканчивается клювом, а тут вместо клюва – тяжелая челюсть Змея Горыныча.
Настенный крюк. Дерево. Конец VIII века. Старая Ладога. Раскопки Е. А. Рябинина
Видимо, это древнейшее изображение змееподобного бога Велеса, того, что на фреске XII века в ладожской Георгиевской церкви выводит на пояске из реки дева Елисава.
Этой единственной, но очень важной детали хватает, чтобы уточка превратилась в дракона.
Таковы законы знака.
Знак, прошедший испытание временем, становится символом эпохи и принадлежит уже вечности. Скажем, как это простое (из самой заурядной латуни) обручальное колечко XII века, подобранное на берегу Волхова у староладожского Земляного городища. Новгородский средневековый ширпотреб.
Обручальное кольцо. Новгород. XII век. Старая Ладога. Находка на берегу Волхова.
Почему обручальное? Да потому, что на нем ручкаются.
Языковая метафора могла быть и не осознана теми, кто носил это кольцо. Знак на то и знак, чтобы апеллировать не только к разуму, но и к бессознательному.
[1] Мачинский Д. А. Крест и молот // Ладога и Глеб Лебедев: Восьмые чтения памяти Анны Мачинской. СПб., 2004. С. 199.
[2] Рябинин Е. А. Новые данные о «больших домах» Старой Ладоги // Старая Ладога и проблемы археологии Северной Руси: Сборник статей памяти О. И. Давидан. СПб., 2002. С. 15–29.
