Тема тысячелетия города над Бугом представляет собой широкое научно-исследовательское поле деятельности и для ученых, и для тех, кто, не имея соответствующих степеней и регалий, проявляет неравнодушие к истории родного края.
На этом поле не остался незамеченным плод долгого многолетнего труда известного краеведа Анатолия Гладыщука, который наконец-то «созрел»: недавно вышла в свет первая книга его трилогии «Замок Берестейский», на страницах которой автор возвращается ко многим полемическим вопросам, в том числе к происхождению названия областного центра.
Шпилевский был не прав?
И по сей день ни один авторитетный мэтр науки не поставил под сомнение существующие версии об истоках наименования города. Тем более их не опроверг.
Фундаментальные основы двух предположений продолжают оставаться незыблемыми: это название, вероятнее всего, происходит от слова «берест» (вид вяза) или «береста» (наружный слой коры березы). Казалось бы, обе давние гипотезы в равной степени претендуют на обоснованность и убедительность, но…
Вторую из названных теорий, связанную с березовой корой, в середине XIX века, по сути, впервые озвучил известный этнограф Павел Шпилевский, поместив в своем «Путешествии по Полесью и Белорусскому краю» следующую записанную легенду:
«Брест, древний город, в свое время славен был в Западной Руси. Начало его относится к весьма отдаленному языческому времени. Народное предание гласит, что когда-то, очень-очень давно, какой-то богатый купец (гость), не имея возможности пробраться через вязкие болота с огромным количеством всякого товара, срубил плотину из березовых дерев, завалил самое болото берестой, или берестью (березовая кора), и таким образом проложил себе шляховую дорогу (битую, твердую). В память избавления своего из этих болот проезжий гость построил капище и там принес жертву поганскому (языческому) своему богу Велесу. А самое место в воспоминание срубленной из бересты плотины назвал он Берестенем, Берестем, из чего впоследствии явился Брест».
Однако Анатолий Гладыщук в своей книге не оставляет читателя на задумчивом распутье между «или/или», склоняя чашу весов в пользу первого из названных выше вариантов, приводя соответствующие контраргументы:
«Береста – это кора березы, которую практически невозможно отделить от свежесрубленного дерева. Каждый может это попробовать сам и убедиться в сложности этой процедуры. Представьте, сколько адского труда необходимо было выполнить, чтобы завалить березовой корой (берестой) болото. И, главное, зачем? Каким таким неведомым свойством обладает именно береста, чтобы наладить с ее помощью гать через топкое болото? Гать гораздо быстрее и надежнее выстлать срубленными деревьями, кустарником и валежником, что, как правило, и делают в таких ситуациях.
Кора березы, береста, конечно, материал особенный, но и служит он исключительно другим целям. В старину этот великолепный материал использовался для производства посуды и обуви, для изготовления берестяных грамот, наконец, сухая береста у местного люда использовалась (и используется сегодня) для розжига очага. Но чтобы с бересты переправу через болото наладить?! Что-то очень уж сверхординарное.
Следует отметить, что за всё время археологических раскопок древнего Берестья ни разу не было найдено ни одного изделия из бересты, как, собственно, и берестяных грамот. Это также может косвенно указывать на отсутствие в месте впадения Мухавца в Буг березовых рощ, которых не только в старину, но и сегодня нельзя заметить непосредственно вблизи Буга».
В качестве укладочного материала, по мнению автора, тот самый легендарный купец и его люди использовали именно берест – разновидность редкого в наше время вяза граболистного, называемого еще карагачом.
В современной Беларуси берест растет в подлесках смешанных и широколиственных лесов, иногда образуя заросли в пойменных дубравах. Это дерево светолюбиво, засухоустойчиво, живет до трехсот лет…
«Видимо, вяза – береста в те давние времена в пойме Буга произрастало достаточно много, раз он и сейчас встречается здесь, местами даже образуя небольшие заросли, причем составляет их необычная разновидность береста – с пробковой корой», – предполагает автор, при этом добавляя: «Можно только сожалеть, что до сих пор это редкое дерево – берест – не является украшением нашего древнего города, чье имя могло быть позаимствовано у этого дерева».
Убедительность приведенных Анатолием Гладыщуком доводов базируется и на основании двух письменных источников, датированных 80-ми годами XIX века, которые, отличаясь в деталях, в целом не противоречат повествовательной канве, изложенной Шпилевским.
Так, другой белорусский этнограф и историк Адам Киркор, чье имя не менее известно, а вклад в науку столь же весом, в третьем томе «Живописной России», изданном в 1882 году и посвященном литовскому и белорусскому Полесью, упоминает:
«Основание Бреста относится к глубокой древности. Предание говорит, что какой-то богатый и знатный вельможа проезжал этой дорогой среди непроходимых болот, поросших берестом. Поезд загряз в болоте; тогда пришлось вырывать берест и настилать дорогу, и, когда добрались до берега реки, вельможа велел построить здесь церковь и назвать это место Берестом».
У польских исследователей М. Балинского и Т. Липинского в четвертом томе их трудов, вышедшем в 1886 году в Варшаве, в русском переводе эта легенда звучит практически идентично с небольшими вариациями:
«Местное народное предание название Брест выводит из такой легенды. В прежние века некий купец, преодолевая здесь большие болота, заросшие вязом – берестом, завяз так, что для того, чтобы выбраться, должен был настелить дорогу кустарником из срубленного вяза – береста. Выбравшись из тех топей, в благодарность Богу вознес на краю этой рощи церквушку и таким образом дал начало поселению, названному славянским людом Берестем или Брестом».
Получается, Павел Шпилевский был не прав? Вот что говорит ZARYA.BYпо этому поводу сам автор:
– Скорее всего, речь идет о путанице в словах, когда одно из них схоже на слух с другим, и, соответственно, воспринимается по-другому. Этнограф хотя и преподавал словесность в Варшавском уездном училище, поляком не был и, записывая ту самую легенду, по созвучию вполне мог допустить словарно-лингвистическую ошибку. Дело в том, что польское слово brzost – берест – можно отыскать только в специальных или расширенных польских словарях, где, как правило, оно соседствует с другим, похожим по написанию, словом brzoza, прописанным во всех без исключения польских справочниках. Это обстоятельство и могло явиться причиной известной путаницы в названии совершенно разных деревьев: вяза-береста с березой, ошибочно отнесенной затем Шпилевским к названию нашего горда. Последствием той ошибки стало рождение версии, не подтвержденной ни очевидными фактами, ни логикой, тем не менее она «пустила корни», на нее начали ссылаться, ее поддержали, о ней пишут до сих пор.
Что касается береста, то доводилось мне обнаружить его на Пограничном острове Брестской крепости, а также в пойме Буга у деревни Орле Каменецкого района. Поэтому очень логично предположить, что именно берест и спас тогда того купца. Конечно, это гипотеза, тем не менее она звучит более правдоподобно, чем вариант о березовой коре.
НАЗАД, В ПРОШЛОЕ?
В силу разных причин и обстоятельств – прежде всего политического характера – город с почти тысячелетней историей менял названия не единожды.
Примечательно, что на исходе довольно продолжительного периода его наименования Брест-Литовском – в XVII – начале ХХ века, что прямо указывало на его былую принадлежность к Великому княжеству Литовскому в составе Речи Посполитой – крестьяне Полесья продолжали называть его на местном диалекте, по старинке – «Бэресть». Даже не подозревая о его новом на тот момент составном наименовании.
Сейчас уже практически нереально доподлинно установить, под каким конкретно именем возникло поселение, впоследствии ставшее областным центром Беларуси: Берестово (село, чье появление датировано 980 годом), Берест или Берестье (под таким названием оно упомянуто в «Повести временных лет»).
Зато с ходом времени накопилось не меньше аргументации для обсуждения итогового финала: так все-таки почему Брест?
В первой книге трилогии «Замок Берестейский» публикуется следующее объяснение:
«Новую форму своего имени город постепенно приобрел после перехода Берестейского повета из состава Великого княжества Литовского в состав Речи Посполитой по Люблинской унии 1569 года. В новом государстве документация велась уже не на русском (белорусском) языке, а на польском, в котором нет полногласия ОРО-, -ЕРЕ-, а есть сокращенные формы -РО-, -РЕ-, например, к-ОРО-ль– к-РУ-ль. Исконные восточнославянские названия на этой территории в Побужье понемногу получили новые формы написания и произношения. Так, Б — ЕРЕ — зовка стала называться Б-ЖЕ-зувкой, а Б-ЕРЕ — стье вначале называлось Б-ЖЕ — сте, а затем – в краткой форме – Б-ЖЕ-сть. В Российской империи польское написание Бжесть было механически переведено на русский язык – Брест. Так Берестье утратило свое первоначальное имя и стало жить под именем Брест».
Примечательно, что идея возвращения к этимологическим истокам возникла еще век назад, в связи с чем Анатолий Гладыщук упоминает интересный факт:
«Накануне Первой мировой войны в правительствующем Сенате Российской империи рассматривалось ходатайство о возвращении городу древнего названия. Однако в пору лихолетий было не до этого, и город так и не восстановил свое изначальное историческое название».
История имеет свойство повторяться: в прошлом году в интернете появилась петиция с предложением вернуть Бресту его исконное название Берестье, однако большинством горожан данная старая новая инициатива не была поддержана.
