Ни в одной летописи не записано, когда в эту лесную глушь пришли Петрок со своей женой Груней из самой Москвы.
Бежать от косого
Бежали Петрок с Груней от воеводы Романа Косого. Жили они у боярина — как и все подневольные. Он к саду плодовому приставлен был, она в птичнике спину гнула. Если не побили кнутом да батогами день или два, значит, повезло, дни хорошие были. Тиуны боярские были щедры на плети.
Но не это заставило бежать молодых от боярских хлебов. Высмотрел Груню сын боярина, младший Роман. Взяли ее из птичника хоромы убирать. И проходу не стало от Косого-младшего женщине. Грозил Груне со свету ее сжить. «Не покоришься, — говорит, — не придешь завтра убирать мои покои, шепну батюшке, что его садовник умыслил недоброе совершить с семьей хозяина, и сгинет Петрок в подземелье».
Рассказала Груня обо всем мужу. «Бежать надо, — сказал Петрок жене. — Сегодня же. Сторожей обойдем садами да оврагами».
Увязали свое добро небогатое. Топор, да пилу, да иной инструмент взяли. Забежали по дороге в будан садовников, вынесли оттуда несколько саженцев, завернутых в тряпицу. Тут и догнал утеклецов Косой-младший. Размахнулся плетью, чтобы одним ударом Петрока свалить. Но изловчился садовник: перехватил плеть, руки ожег, но выдернул боярского сынка из седла. Плетью тиуна огрел. Привязал Петрок Романа к дереву. Сам же с Груней к Москве-реке подался.
Путь на запад
Погрузили свои пожитки Петрок с Груней и оттолкнули челн от берега. Путь на заход солнца лежал. Где-то там жили предки Петрока. Дед рассказывал, что есть среди дремучих лесов и болот, возле рек и озер город Менеск. Напали однажды вороги, разорили город, в полон людей увели. Деда с бабкой и сыном княжеский мечник Нелюб Косой, дед Романа Косого, купил.
Сказывал старик, что лучшего места не бывает, чем то, что на заходе солнца. Туда и правил Петрок.
Но не вошли в Менеск они. Кто его знает, рассудили, бояре с тиунами да воеводами и тут могут быть лютыми псами. Обошли город стороной.
Полюбилось им место у быстрой речки Немиги. Рыбная речка была. Болото с одной стороны, леса избяные — с другой. Под самое небо стоят сосны да ели, дубы могучие. Ветровалы кругом. Получше московского детинца охраняли.
Прижились саженцы
Саженцы, взятые в боярской садовне, в дороге не засохли, выжили. В садах на Боровицком холме все деревья были саженые. Родили деревья плоды с кулак. Что груши, что яблони. «Прижились саженцы. Твоим, Груня, садом будет, — сказал Петрок жене. — Грушевым».
Вырос сад. А с ним и дети выросли, поднялись и разлетелись кто куда. Между плодовыми деревьями уже правнуки бегали.
Минуло еще немало лет. Хутора, застенки, селища здешние слились в одну деревню. И было ей имя «Грушево». Звали еще Грушевкой и Грушовкой.
Потом пришел беспокойный век. Всколыхнул он всю жизнь людскую. Положили вблизи Грушовки стальные рельсы. Побежали по ним паровозы. Железная дорога изменила жизнь деревни, превратила ее в промышленный район. Сказывали, что находились люди, которым не нравилось деревенское название. Предлагалось переделать его в нечто звучное, как гудок паровоза, крепкое, как блестящие рельсы. Появлялись предложения назвать район Железнодорожным, Машинистов, Паровозным, Пакгаузным, Путейцев. Но прежнее название осталось.
Сегодня Грушевка — часть большого города со своими предприятиями, высотками, магазинами, со станцией метро. А возле оставшихся покосившихся домов где-то еще растут старые груши…
