Восточные славяне также гадали и приносили жертвы как стихийным, так и личным божествам своим. «Россы, — по свидетельству Константина Багрянородного, — у весьма высокого дуба приносили в жертву живых птиц. Делали также круг стрелами, другие клали туда хлеб или что другое при себе имели. После того бросали жеребья и гадали, колоть ли им птиц и есть, или выпустить на волю». (Штритер. Изв. Виз. ист. III, 39).
Воины Святослава, по словам Льва Диакона, погружали в струи Дуная младенцев и петухов, при совершении погребения воинов, павших в битве. (Срезневский. Яз. богосл. 21.). Обряд этот, вероятно, имел значение жертвоприношения воде. Выше приведены были разные свидетельства о принесении русскими жертв кровных и бескровных болотам, колодезям, озерам, рощам, горам, холмам, светилам небесным, наконец, личным божествам.
Нестор, перечислив русских кумиров, поставленных Владимиром в Киеве, прибавляет: «Жряху им, наричтощы я богы; привожаху сыны своя и дщери, и жряху бесом, оскверняху землю теребами своими, и осквернися кровьми земля руска и холм от» , на котором стояли кумиры. «Жряху ему (кумиру, поставленному Добрыней в Новгороде) люди Ноугородстии, аки Богу». ( П. С. Р. Л. I, 34.)
В житии Константина Муромского говорится, что русские язычники приносили требы озерам и рекам, прибегали к воде в немощах и повергали в колодези деньги. «Где коня з а к а л а ю щ и и?» — восклицает автор жития об искорененном языческом обычае. (Костомаров. Пам. стар. р. лит. I, 235.).
«Твоё конунгонское величество и твоё лицо, воспитатель мой, остаются всегда ласковы и светлы, — говорил Олаф князю Владимиру, — кощы ты не ездишь в капище, и не приносишь божествам жертв; в противном случае ты представляешься мне мрачным и скучным». ( Сага Олаф. Тригвес. Рус. Ист. Сбор. IV, 47.)
В Слове Христолюбца упоминается о «жертвах идольских», «покладывахут им (богам) теребы и куры им режють», там же и в других упомянутых выше поучениях говорится о «несчастливых жертвах», о «Диевом служении и кладении треб», о «кладении треб V Роду и Рожаницам, упирем и берегиням», о «молении короваев», о питии чаш на пирах в честь идолов, о заклании кур идолам, о метании жертв в воду, о предложении «бесам» молока, масла, яиц и «всего потребного».
Архиепископ Макарий Новгородский писал ещё в 1534 г. в Вотскую Пятину: «И молятца деи по скверным своим молбищом древесом и каменью… и жертву деи и питья жрут и пиют мерзким бесом». (Доп. к акт. ист. I, 27—28.).
Обычаи языческих жертвоприношений оставили глубокие, неизгладимые следы и в современной нам народной жизни. До сего времени народ предлагает стихийным божествам и духам или святым, заменившим собою древних богов, жертвенные дары. Приведу несколько примеров: великорусские поселянки встречают весну с пирогом, который кладут в дар ей на землю. (Сахаров. Сказ. р. нар. II, VII, 22).
В городе Котельниче (Вятской губернии) сохранился обычай приносить в жертву кур, с целью отвратить болезнь или какое-нибудь другое несчастье. Избирают для этого кур — трое цыплятниц, то есть таких кур, которые вывели цыплят по три раза; перья их и внутренности тщательно собираются в корчагу, а ощипанных кур варят и ставят на стол. Призывается священник; отслужив молебен, он благословляет жертвенное мясо и окропляет его святою водою. Оставшиеся от этих кур кости складывают в ту же корчагу, в которую прежде положены были перья и внутренности, и все это вместе с корчагою бросают в реку или прячут в лесу. (Эти. Сбор. V, 68—72.). В Слове Христолюбца: «Куры им (богам) режють»; в Слове о том, како первое погани веровали в идолы: «О убогая курята, оже не на честь святем породишася, ни на честь верным человеком, но на жертву идолам режються».
В Орловской губернии и доныне режут кур под овином 4 сентября, следовательно, при начале молотьбы; в других же местах уцелел обычай резать в овине петуха 1-го ноября. (Афанасьев. Поэт. воз. III, 770—771.) Ср. в церковном уставе Владимира о молитвах «под овином», в Слове Христолюбца: «молятсь огневе под овином». В Пошехонском уезде (Ярославская губерния) до сего времени некоторые деревья, рощи, колодези считаются святыми и чествуются приношениями, молебнами и крестными ходами. (Тр: Яросл. ст. ком. V, 160.)
Суеверные рыболовы весною умилостивят водяного, бросая ему в дар лошадь в реку и делая в честь его же возлияние масла в реку, в некоторых же местах мельники приносят ему (чёрту) в дар раз в год чёрную откормленную свинью. (Сахаров. Сказ. р. нар. II, VII, 21. —Терещенко. Быт р. нар. VI, 11—12.). Ср. в церковном уставе Владимира о молитвах «в рощении и у воды», в послании митрополита Иоанна Русского: «и еже жрут бесом и болотом и к л а д е з я м»; в Густинской летописи: «иные кладезем, озером, рощениям жертву приношаху».
Ублажение домового и дворового духов посредством жертвенных угощений во многих, местах ещё не вышло из обычая. (См. ниже в статье: «Огонь»). Сохранился также обычай в известные праздничные дни, в честь празднуемого в соответствующий день святого, убивать купленного на общий (мирской) счёт быка, теленка или барашка. «На Петров день барашка в лоб», — говорят крестьяне. Мясо животных, закалаемых к праздникам, называется «моленым кусом». Ср. в Слове Христолюбца выражения: «короваи молят», «моленое то брашно». (Тихонравов. Лет. р. лит. IV, 3: 89, 92, 93).
Пермяки в Ильин день приносят в часовни, в коих празднуют Пророку Илии, жареные козьи и бараньи головы с горохом, служат молебны и просят защиты скоту и овощам. Празднуя день Марии Голендухи, приносят в часовню жареных кур и индеек, испрашивая покровительства домашним птицам. (Перм. Сбор. II, 30). Ср. в послании архиепископа Макария: «Жертву приношаху кровную бесом, волы и овцы, и всяк скот и птицы».
Исторические памятники свидетельствуют о том, что и на Руси приносились иногда в жертву люди. Ибн-Даста, говоря о высоком значении у русов знахарей, прибавляет: «Взяв человека или животное, знахарь накидывает ему петлю на шею, навешает жертву на бревно и ждёт, пока она не задохнётся, и говорит, что это жертва Богу». (Гаркав и. Сказ. мусульм. 269).
Владимир, после победы над ятвягами, по словам Нестора, творил «потребу кумирам с людьми своими. И реша старцы и бояре: мчем жребий на отрока и девицю, на кого же падет, того зарежем богом». Жребий пал на варяга-христианина, который и был принесён в жертву. (П. С. Р. Л. I, 35.). «Уже не идолослужители зовемся — христианами, — говорит митрополит Иларион (XI в.), — уже не закапаем бесом друг друга». (Чт. Об. ист. и др. 1848. VII, II, 32).
В русских сказаниях и былинах ещё живёт воспоминание о человеческих жертвах. Стенька Разин, по свидетельству Страуса, принёс в дар Волге свою любовницу, пленную персидскую княжну. (Костомаров. Бунт. Ст. Раз. 94). Садко в русской былине бросается спутниками своими в море, как умилостивительная жертва царю морскому. (К. Данилов. Др. р. ст. 235.).
Жертвенной крови и у русских, как у южных и западных славян, приписывалась особенная сила: «Уже нежертвенныя крове вкушающе погибаем, — говорит митрополит Иларион, — но Христовы пречистыя крови вкушающе спасаемся». (Чт. Об. ист. и др. 1848. VII. II, 32). Воспоминание о чудодейственной силе крови жертвенного животного сохранилось у русских до нашего времени. Так, в некоторых местах северо-восточной России кровью убитой к Рождеству свиньи брызгают в огонь, на котором обжигают тушу, и думают, что вследствие такого обряда нечистая сила перестанет ходить по хлевам и портить скотину.
Между различного рода гаданиями, совершаемыми в разных местах России, связанными обыкновенно с известными праздниками, а потому имеющими обрядное значение, мы встречаем такие, которые совпадают с упомянутыми выше гаданиями древних южных и западных, именно балтийских славян. Сюда принадлежат прежде всего гадания по внутренностям жертвенных животных, вероятно, в старину бывшие в обычае и у русских. Заключаем об этом по уцелевшему доныне обычаю гадать по селезенке кабана, убитого на коляду, о том, будет ли зима холодная или с оттепелями, а также гадание по зёрнам, найденным в зобу гуся, зарезанного 24 ноября, какой именно хлеб родится в будущее лето; ходить на святках в сарай, где стоят свиные туш и, от которых, по народному поверью, слышится голос, определяющий будущую судьбу гадающего. В Изборнике Святослава 1073 года упоминается «ижтробьный влъхв». (Афанасьев. Поэт. воз. II, 259; Ш, 424.—Абевегар. суев. 152). Ср. обычай у болгар «глядеть в утробу», гадать по салу убитого животного.
О гаданиях относительно предмета жертвоприношения, посредством жеребьев, имеем свидетельства древних писателей: по словам Константина Багрянородного, россы бросали жеребья и гадали, колоть ли им птиц или пустить на волю; в Несторовой летописи читаем: «мчем жребии на отрока и девицю, на кого же падет, того зарежем богом»;(П. С. Р. Л. I, 35. К. Данилов. Др. р. ст. 234). В былине «Садков корабль стал на море», Садко обращается к своим товарищам, желая узнать, кого следует принести в жертву морю (морскому царю): «А и режьте жеребья вы волжены—а и всяк-то пиши на имена — и бросайте их на сине море».
Гадания по ходу коня и по печени или вообще кушаний, возведенные у балтийских славян в литургический обряд и, без сомнения, ведущие своё начало из глубокой древности, также известны в России: девушка на святках садится на лошадь, завязывает ей глаза и дает ей волю идти в ту сторону, куда она хочет, заключая по ходу её о том, быть ли ей замужем или остаться без жениха; или выводят из конюшни лошадь через оглоблю: зацепит она ногой оглоблю, или перешагнет — служит худым или хорошим предзнаменованием.(Абевега р. суев. 153. — Сахаров. Сказ. р. нар. I, п, 67)
В Малой Руси на рождественских святках соблюдается следующий обряд: отец семейства садится за стол, на котором стоят кушанья, обставленные снопами. Он спрашивает: «Видите ли вы меня, дети?» Ему отвечают: «Не видим». Он говорит: «Ну, дай Бог, чтобы и на тот год не видели». Нельзя не заметить во всех этих гаданиях разительного сходства с вышеописанными гаданиями в Ретрском, Штетинском и Арконском храмах.
Костомаров. Слав. миф. 97. — Совершенно сходный святочный обычай встречается и у южных славян. Так, в Герцеговине, на рождественский праздник, берут двое «чесницу» (хлеб) и ставят между собою. Один спрашивает другого: «Виден ли я из-за хлеба?» Другой отвечает: «Немного виден». Тогда первый говорит: «Нынче немного, пусть же в будущем году совсем не буду виден». (Kapayuh. Срп. pje4H. 356.) —Тот же мотив повторяется и в болгарском рассказе. Пришёл поп в село за получением обычного праздничного сбора с поселян съестных продуктов. Сложив свою добычу в кучу, он скрылся за неё и спросил: «Видите ли меня, селяне?» — «Видим тебя, видим», — сказали селяне. — «Дай Бог, чтоб в будущем году не видели!» — воскликнул поп. (Чолаков. Болгар. н. сб. 133.).
До нас не дошло в древних письменных памятниках описания обряда общественного жертвоприношения восточных славян. Впрочем, картину этого обряда мы находим в двух старинных обрядных песнях, сообщенных Сахаровым. Первая из них поётся во время ночного шествия, служащего изгнанию «коровьей смерти» (см. ниже ст.: «Смерть»); в ней изображается умилостивительное жертвоприношение, при котором произносится проклятие на смерть (заклинается смерть):
…Старцы старые.
Колят, рубят намертво
Весь живот поднебесной
На крутой горе, высокоей,
Кипят котлы кипучие.
В тех котлах кипучиих
Горит огнём негасимыим
Всяк живот поднебесной.
Вокруг котлов кипучиих
Стоят старцы старые,
Поют старцы старые
Про живот, про смерть,
Про весь род человечь.
Кладут старцы старые
На живот обет велик,
Сулят старцы старые
Всему миру животы долгие.
Как на ту ли злую смерть
Кладут старцы старые
Проклятьице великое. (Сахаров. Сказ. р. нар. II, VII, 13).
В другой песне — святочной, изображено приготовление к жертвенному закланию козла на Коляду, что несомненно подтверждают как повторяющийся в песне несколько раз припев: «Ой колядка!», так и прямое указание в песне на пение молодцами и девицами «песен колядушек»:
За рекою за быстрою, Ой колядка, ой колядка! Леса стоят дремучие,
В тех лесах огни горят,
Огни горят великие,
Вокруг огней скамьи стоят,
Скамьи стоят дубовые,
На тех скамьях добры молодцы,
Добры молодцы, красны девицы
Поют песни колядушки.
Ой колядка, ой колядка!
В средине их старик сидит,
Он точит свой булатный нож.
Котёл кипит горючий,
Возле котла козел стоит,
Хотят козла резати.
Ой колядка, ой колядка!… (Сахаров. Сказ. р. нар. I, III, 16.)
По совершении общественного жертвоприношения следовало съедение мяса жертвенного животного — жертвенная трапеза (пиршество) и попойка с играми, песнями и плясками. Константин Багрянородный, говоря о россах, что они бросали жеребья и гадали, «колоть ли им птиц и есть, или выпустить на волю», подразумевал, конечно, гадание о жертвенной, а не о простой трапезе. В «Слове о том, како первое погани веровали в идолы» после упоминания о курах, которые «на жертву идолам режються», прибавлено: «и то блутивши сами яд ять». Далее, в том же слове, читаем: «проповедающе мясо, и масло, и яйца, и вся потребная бесом… и то все проповеданье сами едять и пиють, их же не достоит ни псом ясти». В приведенной выше песне, исполняемой при изгнании «коровьей смерти», старцы, прежде чем приступить к закланию животных,
Ставят столы белодубовые,
Стелят скатерти браные.
Очевидно, в этих стихах изображены приготовления к предстоящему жертвенному пиршеству. Мясо жертвенных животных варится в «котлах кипучих», с тем, разумеется, чтобы впоследствии быть съеденным жертвователями. Такое же назначение, несомненно, имеет и мясо упоминаемого во второй вышеприведенной (святочной) песне козла, обреченного на заклание. Его собираются резать возле пылающего костра и кипящего «котла горючего», следовательно, мясо его будет вариться для предстоящей общественной трапезы.
В некоторых местах России крестьяне при запашке варят брагу, носят в церковь освящать часть баранины, чёрного петуха и хлебы, и потом пируют сообща целой деревней. (Терещенко. Быт. р. нар. V, 34—35.)
Кроме того, существует упомянутый выше обычай, в известные праздничные дни, например, Ильин день, Петров день, день Прокопия жатвенника, убивать и затем варить или жарить и съедать купленного на общественный счёт быка, теленка или барашка, резать и съедать «рождественского кабана», «пасхального барашка» и т. п. Всё это представляет несомненные остатки языческих жертвоприношений со следовавшими за ними общественными пирами. Барашка, зарезанного в день Прокопия-жатвенника, едят с песнями и плясками.
Несъедобные части жертвенного животного (голова, кости, внутренности и пр.), по совершении над некоторыми из них гадания, если таковое входило в обряд жертвоприношения, вероятно, зарывались в землю, сжигались или топились в воде, или же, наконец, сохранялись как чудодейственный талисман. На это указывают ныне соблюдаемые обычаи зарывать кости пасхального барашка на нивах, с целью предохранения последних от града, или сберегать и затем бросать их в огонь во время грозы, чтобы молния не ударила в избу, зарывать в укромном месте кости рождественского кабана, также кости зарезанного под новый год поросенка, топить, как сказано выше, перья, внутренности и кости «кур-троецыплятниц» и т. п.
— Упомянутое выше питье «в ? о з е х» в честь Переплута, вообще питие «мерзким бесом» («пьют о идолех своих», сказано в Слове Христолюбца) оставило также очевидные следы в обычае пить за столом чашу с песнями во славу Христа, Богородицы и святых, заменивших собою у обращенных в христианство язычников их прежних богов.
Феодосии Печерский советует не петь тропарей за застольными чашами, предлагая пить только в начале обеда одну чашу во славу Христа, да другую в конце — во славу Богородицы, и ещё третью за здравие Государя.(Филарет. Обз. дух. лит. I, 17.)
Пиры и попойки естественно соединялись с играми и песнями: «Схожахуся на игрища, — пишет Нестор, — на плясанья и на все бесовские игрища» (в других списках: «песни»), и в другом месте: «но сими дьявол льстит и другими нравы, всяческими лестьми, пребавляя ны от Бога, трубами и скоморохи, гусльми и русальи. Видим бо игрища утолчена и людей много множьство, яко упихати начнут друг друга, позоры деюще от беса замышленного дела». «Не подобае крестьяном (т. е. христианам) игр бесовских играти, еже есть пласанье, гуденье (т. е. игра на инструментах), песни мирския и жертвы идольския», — говорится в Слове Христолюбца, и там же предлагается христианам избегать «все службы идольския». (Тихонравов. Лет. р. лит. IV. 3: 90, 94.).
Из многочисленных позднейших свидетельств о разгульных празднествах, отправлявшихся народом в известные дни года, по старинному языческому обычаю, в разных местах России, приведу несколько слов из Послания игумена Елиазарова монастыря Памфила псковским наместнику и властям (1505 г.): «Аще бо ещё есть остаток неприязни в граде сем (Пскове), — писал игумен Памфил, — и зело не престала зде ещё лесть идолская, кумирское празднование, радость и веселие сотонинскы, в нём есть ликование и величание диаволу и красование бесом его в людях сих, неведящих истины. си бо на всяко лето, кумирослуженным обычаем сотона призывает в град сей и тому, яже жертва, приносится всякая скверна и беззаконное богомерзкое празднование. Еда бо приходит велий праздник день Рождества Предтечева, и тогда во святую ту нощ мало не весь град взмятется, и взбесится, бубны и сопели, и гудением струнным, и всякими неподобными играми сотонинскими, плесканием и плясанием… въстучит бо град сей и возгремят в нём люди… стучат бубны и глас сопелий и гудут струны, женам же и девам плескание и плясание и главам их накивание, устам их неприязнен клич и вопль, всескверныя песни, бесовская угодия свершахуся, и хребтом их вихляние и ногам их скакаиие и топтание; ту же есть мужем же и отроком великое прелщение и падение, но яко не женское и девическое шатание блудно и възрение, такоже и женам мужатым беззаконное осквернение, тоже девам растление». (Доп. к акт. ист. I, 18).
Подведя итоги всему сказанному относительно обрядов, сопровождавших жертвоприношения у восточных славян, находим в них, при естественной их простоте, большое сходство с таковыми же обрядами южных славян: жертвоприношению нередко предшествовало гадание относительно предмета жертвы; обрядом руководил князь со старцами и боярами, или вообще старший в роде, как и у южных славян старцы руководят жертвенным обрядом, напр. в честь св. Георгия; в Краледв. рукоп. «отец давал богам яства». Жертвенное животное закалали старцы же, творя при этом молитвы или заклинания («поют старцы старые», говорится в песне, кладут на смерть «проклятьице великое»), или же при звуке песен парней и девушек («добры молодцы, красны девицы—поют песни колядушки»); по внутренностям убитого животного гадали, чудодейственную кровь его пили или разбрызгивали, для отогнания злых демонов. Ср. сходное значение жертвенной крови у южных и западных славян. Ср. о том же предмете, ниже, в ст.: «Животный мир». Головы, внутренности, кости, перья и прочие несъедобные части жертвенного животного сжигались, зарывались или топились в воде; после жертвоприношения следовала общественная трапеза, за которой съедалось мясо жертвенных животных и пились чаши во славу богов, а затем толпа предавалась увеселениям и шумному разгулу, разнузданным пляскам и играм, при звуке песен и гудьбы. После жертвенный пир, попойка и разгульное веселье — черты общие праздничным обрядам и обычаям всех языческих славян.
Фаминцын А. Божества древних славян. III. Основы религиозного мировоззрения древних ариев Ирана и Индии — индусов
