М.И. Песков. Кулачный бой при Иване IV. 1862 год
Дрались стенка на стенку, с кольями, дрынами, обрезками труб и камнями. Ножи были вне закона, хотя многие носили. Сохранялись некоторые правила: лежачего не бьют; сзади не нападать; девчонок не трогать; перчатки (или рукавицы) снимать. Иногда — до первой крови. Кто этого не проходил?
Все чаще встречаю удивление не только у представителей "поколения снежинок". Оказывается, многие не застали подобных канонов, когда двор понимался страной или даже крепостью, объектом общественно-морального достоинства. Чужой мог пройтись там днем по служебной надобности, но никак не вечером или ночью — тогда ему там делать нечего. Свои — это соседи, чужие — это через улицу. Драка — это модель самоутверждения как личного, так и коллективного — возгонка социализации. Она едва ли не обязательна на некоторых мероприятиях: дискотеках, свадьбах и рок-концертах. "Умыться кровью" — это почти побрататься.
В Ленинграде в 1980-е годы на городской окраине такие порядки были почти нормой. Только потом мне стало понятно, что это — калька с деревенских сервитутов. А еще позже я осознал, что речь — о вековых традициях, отразившихся в древнейших русских источниках. Это чуть ли не языческое наследие.
"Бои творяху"
По окончании большой войны в Прибалтике в 1268 году, после Раковорской битвы и осады ливонской армией Пскова, начались мирные переговоры. В Новгород прибыли посланники ганзейских общин Любека и Готланда. По результатам встреч был заключен договор. Его текст сохранился в трех документах. Два записаны на средненижненемецком языке, а один — на латыни. Этот последний, судя по всему, был черновиком — с ним немцы приехали, на нем основывали свои предложения.
В частности, там было такое положение (пункт XI):
"Между дворами немцев на улице не должно быть драки или боя с дубинками, которые называются фелен (velen), так как из такого рода непривычной древней (antiquis) забавы в указанном месте может возникнуть разногласие между гостями и русскими"
Под velen следует понимать палицу или палку, некий кол или столб, но специфический, предназначенный для драки. Известно, что в XIX веке в домах держали особые дубинки, чтобы при колке дров бить по топору, воткнутому в полено. Их делали из прочной древесины, вымачивали и обстукивали, чтоб не треснули. Возможно, речь идет о чем-то подобном.
Характерно, что немецкий пункт в окончательный договор не вошел. Новгородцы не согласились как-либо ограничить "древнюю забаву", которая уже в середине XIII века считалась традиционной. Иностранцы опасались, что их тоже может коснуться это веселье — попадет во время драки зазевавшемуся иноземцу или забор вокруг их двора растащат на дубинки. При этом немцы определенно принимали традицию уличного боя уважительно, отмечая ее древность. Ничего подобного у них на родине уже не было, для них такая "забава" была "непривычной".
Кажется, на юге Руси такого тоже не было. В 1274 году киевский митрополит Кирилл, который к тому времени уже обосновался во Владимире-Залесском, провел собор, на котором, в частности, рассматривался вопрос праздничной драки.
Он упоминается в одной из грамот архиерея в числе соборных постановлений:
"Еще узнали, что бесовских держитесь обычаев треклятых эллин, в божественные праздники позоры некие бесовские творите: со свистанием и с кличем и воплем созывают некие скаредные пьяницы, и бьются дрекольем до самой смерти, и сдирают с побитых порты. На укоризну это случается Божиим праздникам и на досаждение Божиим церквам"
Лубок "Удалые молодцы, добрые борцы". Середина XVIII века
Кирилл, как считается, был прежде придворным князя Даниила Романовича Галицкого и только в 1251 году покинул Галич, Волынь и Киев ради Севера, ради великого князя Владимирского. Возможно, для него эти новгородские порядки были в новинку, а потому он их довольно подробно описал: в начале боя свист, вопли и призывный клич; среди участников много подвыпивших; бьют на палках безжалостно; побитых унижают — стягивают штаны. Кроме последнего, все другие характеристики, кажется, сохранялись в подобных ситуациях вплоть до XX века.
Митрополит считал такую драку языческим реликтом, восходящим к глубокой древности. Он не пытался ее запретить, но только указывал на внецерковное происхождение и неприемлемость связи с христианскими праздниками. Впоследствии многие священнослужители выступали с декларациями, осуждающими уличные драки — как на палках, так и просто на кулаках.
Митрополит Фотий в послании новгородскому архиепископу в 1410 году запрещал благословлять тех, кто собрался на бойцовское "поле", отлучал их от причастия и осуждал, а погибших запрещал отпевать. Об этом же потом писал митрополит Иона (умер в 1461 году). Выступал против кулачных поединков митрополит Даниил (1522–1539), осуждая их как нехристианские.
Лубочное изображение кулачного боя. XVIII век
К XVI веку традиция обросла легендами, которыми делились с изумленными иностранцами. В 1517 и 1526 годах Россию посетил дипломат из Священной Римской империи Сигизмунд Герберштейн, который составил на основе своих впечатлений "Записки о Московии", изданные в 1549 году. Отмечен там и сюжет с новгородскими драками: "Некогда новгородцы поклонялись некоему идолу по имени Перун, стоявшему на том месте, где ныне находится монастырь, называемый от этого идола Перунским [Перынь].
Затем, по принятии крещения, они опрокинули его и сбросили в реку Волхов; говорят, будто он поплыл тогда против течения, а около моста слышали голос:
"Вот вам, новгородцы, на память обо мне", — и на мост была выброшена дубинка. И доныне часто случается, что в определенные дни в году раздается Перунов глас, заслышав который, граждане того места тотчас же сбегаются и избивают друг друга палками, отчего возникает столь сильное смятение, что начальнику стоит великих усилий усмирить его"
Эта сказка о перуновой дубинке отразилась также в некоторых поздних русских летописях.
В частности, в Степенной книге — источнике, составленном в середине XVI века и отразившем официальную версию русской истории, — сказано:
"Он же [идол Перуна], проплывая под великим мостом [на Волхове], верже на мост палицу свою и рече: "Сим тешитесь люди Новоградстии, поминая меня", — так и делали безумнии люди по многа лета, в некия праздники сходяшеся и яко позоры деюще, бои творяху; древяным ослопием бьяхуся и убивахуся, утеху бесом содеяли"
В Густынской летописи XVII века добавлено: "даже доныне в каждое лето на том мосту люди собираются и, разделяшеся надвое, играюще убиваются".
Обижаться неприлично
Языческие порядки осуждались, но долгое время признавались неизбежными.
Сохранилась челобитная Гаврилы Малышева, курского выборного от детей боярских на Земском соборе 1648–1649 годов, в которой утверждалось, что "в дальних странах от крымские и от литовские стороны в северских и в польских старых и новых порубежных городех и селех и в деревнях всяких чинов многие люди в воскресные дни и в господские и в богородичны и великих святых в празднуемые дни... и в седмичные во многие дни и по вечерам... сходятся на улицах... и меж собою кулачные и дрекольные бои чинят"
Посетивший Московию в 1663 году английский дипломат граф Карлейль писал о том же: здесь "в праздничные дни молодые люди имеют обыкновение собираться и развлекаться ударами кулаков и палок; обижаться за это считается между ними неприличным"
Обычай праздничной драки был распространен широко. Он приводил к жертвам, беспорядкам и был неуправляем. Многие потом оставались "частично нетрудоспособными". В XVII веке за его искоренение взялись светские власти. Во-первых, из юридической практики исчез судебный поединок — "божий суд". В Соборном уложении 1649 года он уже не предусмотрен. Тогда же начались гонения на традиционные массовые кулачные бои.
Указом от 9 декабря 1641 года царь Михаил Федорович запретил проведение драк в центре столицы:
"которые всякие люди учнут биться в Китае, и в Белом каменном городе и в Земляном городе и тех людей имать и приводить в земский приказ и чинить наказание"
Х.-Г. Гейслер. Кулачный бой. Гравюра. 1805 год
В 1652 году патриарх Никон произвел в Новгороде публичное сожжение бойцовых дубинок.
Причины указаны в одной из летописных маргиналий и опять отсылают к язычеству:
"это совсем не была драка, ссора, вражда или что-либо подобное, а нечто вроде игрища"
Характерно, что если это была драка из-за ссоры, а не игра, то она не осуждалась.
Запрет кулачных боев подтверждали указы в 1684 и 1686 годах, чтоб "нигде кулачных боев не заводили"
Провинившихся должны были бить кнутом и батогами.
Однако при Петре Великом, кажется, на такие схватки закрывали глаза. Царь сам был любителем рукоприкладства. При нем специальных запретов на драки не выходило, а в его окружении было немало умелых бойцов. В связи с этим после смерти императора его супруга императрица Екатерина 21 июля 1726 года выпустила примечательный указ, который не столько ограничивал бои, сколько регламентировал их правила.
Приведем его полностью:
"Понеже Ея Императорскому Величеству учинилось известно, что в кулачных боях, которые бывают на Адмиралтейской Стороне на лугу, позади двора графа господина Апраксина и на Аптекарском острове и в прочих местах в многолюдстве, от которых боев случается иногда, что многие, ножи выняв за другими бойцами гоняются, а иные в рукавицах положа ядра и каменья и кистени, бьют многих без милости смертельными побоями, от которых боев есть и не без смертных убойств, которое убойство между подлыми и в убойство и в грех не вменяются, также и песком в глаза бросают: чего ради ныне Великая Государыня Императрица, для охранения народа, указала: по именному своему Императорского Величества указу, тем кулачным боям при Санкт-Петербурге без позволения главной полицеймейстерской канцелярии не быть, а ежели кто те кулачные бои будут без позволения иметь, то те люди будут наказаны, смотря по состоянию вину и дела; а кто впредь к таким кулачным боям, для увеселения будет иметь желание, то им выбрав меж себя соцких, пятидесяцких и десяцких, являться в главной полицеймейстерской канцелярии, где их имена записывать, и для того бою показывать указанные места из полиции; но только и в тех местах оным боям быть под присмотром тех соцких и прочих, чтоб им означенных продерзостей отнюдь не чинить, и за ними смотреть им в такой силе, что им каждого своего десятку или сотни осмотреть, чтоб у них никакого оружия и прочих инструментов ни под каким видом к увечному бою не было, как выше показано, да и во время того бою, и драк между собою б не чинили и кто упадет, лежащих никого не били б; а если же напротив вышеописанного будет поступлено, то как с теми соцкими и пяти и десяцкими, также и с бойцами поступать против вышеписанного ж, чего надсматривать и от главной полицеймейстерской канцелярии; и для того при Санкт-Петербурге публиковать и у приказу приказать, дабы неведением не отговаривались"
А. Шохин. Кулачный бой в Торопце. Середина 1840-х годов
Указ этот никогда не отменяли, но далее последовала череда формальных запретов на драки. "Женскому царству" они досаждали.
Императрица Елизавета Петровна в 1743 году "изустно" повелела "никому кулачных боев, как в Санкт-Петербурге, так и в Москве не заводить и не биться, чего накрепко смотреть главной полиции" (№ 8754)
Запрет касался только столиц, но потом он был воспринят как тотальный. Так он вошел и в Свод законов Российской империи, опубликованный в 1832 году, при императоре Николае I.
Там говорилось кратко:
"Кулачные бои, как забавы вредные, вовсе запрещаются"
Это же повторяется во всех переизданиях вплоть до 1890 года.
Речь, конечно, о повсеместном запрете кулачных боев, но, кажется, правило действовало очень формально — как часто бывает, никаких реальных мер принято не было. И бои продолжались. В 1840–1850-е годы о многотысячных драках на льду Москвы-реки краеведы писали как об обычном деле: сходились фабричные, мастеровые, торговцы, особенно из Охотного ряда, и мясники. Бились стенка на стенку с гиками и криком. Погибнуть в таком бою не считалось позорным или даже обидным. К забаве готовились, участием гордились.
Е.Г. Солнцев. Кулачный бой. Литография. 1836 год
Драка как ритуал
Праздничные драки были особенно распространены на заводских посадах. Там это было чуть ли не главным событием выходного дня. Сохраняли популярность палочные бои. На Урале они оставались традиционными еще в конце XIX века. Современники вспоминали, что в Нижнем Тагиле они были привычны "в часы досуга... в зимнее время", причем в трех определенных местах: на заводском пруду, на реке Тагил "возле вогульских кузниц" и на Выйском пруду. Так же и в Нязепетровском заводе, где "в зимнее время каждое воскресенье" бились на кольях. Не уступали им и столичные заводы.
Известна история с убийством именитого революционера Николая Баумана, который 18 октября 1905 года разъезжал на пролетке по фабричным районам Москвы и агитировал за новые стачки. Тогда один молодой рабочий, Николай Михалин, прогуливаясь, услышал его крики "Долой самодержавие!". В руке у труженика был обрезок трубы, используемый то как трость, то как дубинка — так там было принято. Он подскочил к Бауману и предложил перестать кричать ахинею. Агитатор достал револьвер и выстрелил. Михалину повезло — пуля его не задела. В ответ он ударил Баумана трубой, а потом добил до смерти. Кажется, и другие его заводчане подключились. Но потом осудили только Михалина. В советское время Бауман был признан жертвой монархистов-реакционеров.
В 1913 году было опубликовано первое исследование о русских кулачных боях — в журнале "Русская старина" (№ 155). Его автор А.А. Лебедев, рассказав о законодательных запретах, закончил текст недвусмысленным намеком на жизнеспособность языческой традиции.
Он процитировал передовицу "Петербургской газеты" от 10 сентября 1908 года (№ 249):
"Между рабочими Нарвской заставы существует обычай в праздничные дни в виде развлечения устраивать кулачные бои. Все рабочие этой местности делятся на две партии: "Балтийскую" и "Петербургскую", между которыми и происходят кулачные бои. Местом для этой забавы служит Бородин переулок, примыкающий к Петербургскому шоссе. В июне со стороны балтийской партии в этот раз выступил бойцом рабочий Яковлев, а петербургская партия выставила рабочего Фуфаева..."
Группа рабочих у ворот Путиловского завода. 1905 год
Бородин переулок — ныне улица Швецова — был тупиком и упирался в железнодорожные пути, вблизи которых имелись обширные пустыри, на которых удобно было биться, соблюдая каноны. Другим таким местом была улица Богомоловская (ныне улица Возрождения): она проходит от места бывшей проходной Путиловского (ныне Кировского) завода и до той же железной дороги. Но самым знатным местом служила железнодорожная насыпь, которая обеспечивала подъезд к Путиловскому заводу — она до сих пор используется, примыкая мостом к проспекту Стачек (бывшее Петергофское шоссе). На эту насыпь выходили окна дома, в котором родилась моя мама. Сквер перед насыпью до сих пор сохранился и не застроен. На насыпи удобно было размещаться зрителям, а на открытом пространстве — бойцам.
Моя мама боев не помнит. Судя по всему, к середине XX века они прекратились или удалились от жилых районов. Но воспоминания соседей всё сохранили. В 1930-е годы в Ленинграде была запущена замечательная программа записи заводских историй — опрашивали старожилов, собирали легенды. Были созданы специальные комиссии, задействованы отличные специалисты. Готовили издания по всем старейшим городским заводам: Путиловскому, Обуховскому, Металлическому. Но до войны была опубликована только одна — "История Путиловского завода" (1939). Ее авторы — настоящие подвижники, сами лично причастные к заводу: М.И. Мительман (1904–1941) работал там разметчиком, Б.Д. Глебов (1911–1941) — сотрудником местной малотиражки. Из привлеченных со стороны был только писатель А.Г. Ульянский (1887–1935).
Они успели записать уникальный краеведческий материал, в том числе о традиции кулачных боев:
"В воскресенье, после церковной службы, народ сходился к местам, где происходили кулачные бои. Бойцы деревни Волынкиной шли к Резерву, на огороды за Новоовсянниковской [ныне Огородный пер.]. Ребята с Елизаветинской и Зимина переулка сходились с богомоловцами на насыпи путиловской ветки железной дороги. Дом бросал вызов дому, одна улица дралась с другой. Застава была разделена на партии... Власти не мешали кулачным боям. Полиция находилась в толпе зрителей на железнодорожном валу и вместе с нею ждала зрелища. Начинали бой мальчики-подростки. Их схватки были вступлением. Постепенно подходили лучшие бойцы — взрослые. Каждая партия выстраивалась по неровной линии. Это был фронт. Вначале бились с шуточками, иногда очень злыми и меткими, старались не терять самообладания, соблюдали правила. Первое из них гласило: "лежачего и присядку не бить", второе — "сзади не налетать". Постепенно бой развертывался, шутки смолкали; участники и зрители входили в азарт. Чаще раздавались стоны. Удары в грудь, под ребра становились все сильнее и глуше.
Отхаркиваясь кровью, сплевывая выбитые зубы, уже не задорно, а яростно, не с красным словцом, а с руганью люди наносили друг другу удар за ударом. В разгаре боя кое-кто пускал в ход ножи. И только под самый конец, когда уже валялись на снегу раненые, появлялась конная полиция. Бойцы не обращали на конных городовых внимания. Городовые вели себя благодушно и разгоняли толпу зрителей только для видимости. Потерпевших развозили по больницам. Бывало, они умирали или оставались на всю жизнь инвалидами.
Бой на кулаках. Нижний Новгород. 1900 год
Большие праздники отличались от воскресных дней еще более сильным разгулом"
Речь о массовой драке. Случались, конечно, поединки, но они не были нормой и организовывались по другим правилам. Случалась и поножовщина, но это тоже считалось моветоном. Праздничная драка была сродни ритуалу. Она не случалась со зла, из мести или какой-то наживы, не была мотивирована конфликтом. Это был праздник взаимного контакта. Там не было напрасных жертв, выгоды, а порой и победителей. Убить могли, но это всегда считалось случайностью, естественным событием.
Этнографы фиксируют подобные ритуалы в самых отдаленных регионах мира и очень давно. Они известны в Древней Греции, где вскоре регламентировались в соответствующие периоды игр — Олимпийских, Дельфийских и других. В средневековой Европе встречались поединки между религиозными процессиями или участниками календарных обрядов. В Англии кулачный бой превратился в традиционный бокс. Праздничные драки до сих пор приняты в некоторых латиноамериканских странах. Таковы боливийский праздник Тинку и перуанский Танакуй.
Стоит отметить, что в русском языке, как и во многих других языках, например в китайском, не происходило смешения понятий "кулачный бой" и "борьба". Это разные жанры, непересекающиеся сферы. Русская праздничная драка предполагала нанесение ударов, а не зажимы, удушения и броски. Это были разовые болевые контакты, а не сложные объятия сродни любовным.
Борцовские поединки молодежи у Царёва городища на Троицу. Начало XX века
Впрочем, никакой устоявшейся техники источникам неизвестно. Никаких боевых искусств до эпохи самбо на русской почве не возникло. Хотя, конечно, опытные бойцы имели свои специфические приемы, выверенные удары в соответствующие места, манеры и ужимки.
"Смотри, как я, и учись",
— говорили и показывали.
Но это тоже предположение. Источников очень мало — выше перечислены практически все. В остальном — это этнографические материалы XIX–XX веков и записанные тогда же былины о знатном драчуне Василии Буслаеве.
Из подготовительных мероприятий известны заговоры на кулачный бой и прочие магические акты, далекие от спортивной тренировки. В остальном готовились прежде всего морально: планировали, провоцировали, храбрились.
Хорошо исследован этнографический материал праздничной деревенской драки для Вологодской области 1920–1930-х годов. Участвовали в основном неженатые парни — допризывного возраста или недавно отслужившие в армии. Все признавали древний традиционный характер драки. Заводилами выступала молодежь — мальчики 12–14 лет. Потом вступали старики, лишь в кульминации выходили главные — самые умелые бойцы. Особая роль уделялась музыкальному сопровождению — в данном случае гармонисту. Играли что-то специфическое, боевитое. Гармониста в драке никогда не трогали, как и девиц. Женщины в бою не участвовали, но могли вступиться за кого-то. Это было сродни объяснению в любви и жениховству: если прикрыла собой, то должен жениться. Хотя случались исключения, о которых помнили и рассказывали с осуждением.
Н.Д. Блохин. Кулачный бой
Бойцы группировались обычно по территориальному признаку — месту жительства, рождения, работы. В отрядах выделялись вожаки, атаманы, наиболее умелые и задиристые. Эта их роль нередко транслировалась и на другие сферы жизнедеятельности. Например, во время войн, при организации партизанских отрядов или сил самообороны.
Время для драки — всегда праздник, воскресенье. Зачастую престольный праздник или двунадесятый, от Покрова до Троицы, для деревни — зимний период, когда в поле нет работы. Место тоже всегда определенное. В каждой деревне свое, в городских пригородах — по нескольку. Характерно, что этнографы для Вологодской области даже в XX веке зафиксировали, что местом драки часто выступал мост. Как в древнем Новгороде по перунову завету. В Ленинграде на мостах уже не бились — предпочитали пустыри.
* * *
Сейчас кажется понятным, что древние поединки — "божий суд" — сначала выродились в дворянские дуэли, а потом вообще исчезли, поскольку не соответствовали "культурному уровню". Сакрализация боя выглядит варварской и негуманной. Это запретная тема на периферии общества. Ее удел — этнография и спорт. Однако недавние работы петербургского философа Александра Секацкого высветили далекий от маргинальности пласт явления. Его внимание привлекли прежде всего праздничные деревенские драки на материале Вологодской области. Хотя понятно, что они известны и в других регионах. Везде имеют как особенности, так и смысловое единство. Будучи средством "культивирования неистовства", драка обеспечивала проблему "хранения неистовства в промежутках между войнами". Такая практика известна еще на материалах древней Спарты, где воины в мирное время устраивали охоты на метеков, местных жителей, но не граждан.
"Сохраненный таким образом Дух Воинственности помогал избежать гораздо больших бед — в случае войн и попыток порабощения ярость применялась по прямому назначению; но для этого она уже должна быть готовой, как телега зимой",
— пишет Александр Секацкий.
В целом речь о том, что "выпадение любого из звеньев" цепочки, относящейся к нашему существованию, обиходу, быту, традиции, "создает роковую прореху", нарушающую взаимопроникновение "источников одухотворения":
"Игрались свадьбы, рождались дети, строились и переносились дома, сказывались сказки, пелись песни, дрались драки — все члены этого перечисления можно соединить союзом "потому что" — как в прямом, так и в обратном порядке"
Мы меняемся, и драки стали реже. Торжествуют "смягчение нравов" и "рост материального достатка", которые выдавливают "Дух Воинственности", что, пожалуй, можно назвать объективным процессом. Впрочем, это не противоречит рецидивам в отдельных социальных группах и регионах. Известны традиции драк между группировками футбольных фанатов. Там многое по старинке: выбирают условленное место, время, правила. С одной стороны, выразительный пример саморегулирования, а с другой — древнейший обычай, сохранившийся отчасти до наших дней, позволяющий воспитывать дух.
