Где та тонкая неуловимая грань, что отличает подлинно верующего современного язычника от играющего в язычество? С одной стороны любая религия подразумевает под собой ритуальность, некий строгий порядок форм, действий, слов и всевозможных наработанных формул, упорядоченных в пространстве и времени. На то она и традиция, чтобы иметь определённую совокупность стереотипов.
С другой — сами же язычники делают акцент именно на продолжении и развитии, а не на доскональном воспроизведении того, что было у предков. Тоже логично, если принять во внимание, что живая традиция всегда всячески двигается, трансформируется, идёт на расширение или сжатие в разных аспектах своей выразительности. Но где грань языческого ритуала и игры в язычество? Как одновременно отойти от невозможности точного воспроизведения ритуалов предков и не вдариться в совсем уж отсебятину?
Будем исходить из того, что есть личные взаимоотношения с божественным, а есть коллективные. Когда вопрос касается каких-то простых, естественных проявлений личного языческого ритуализма в быту, то он безусловно у язычника присутствует. У каждого есть мелкие, только свои обряды и ритуалы — слова, действия, манипуляции, которые он производит ежедневно. Те, которые он приписывает только своим личным взаимоотношениям с запредельным невидимым миром. Всё это основано на интуации, ощущениях, внутренних переживаниях.
Свой ритуализм — это нечто искреннее, практичное, применяемое и реализуемое, но оставаясь язычно суеверным, человек не всегда готов выставлять его напоказ и как-то пояснять. Об этом принято умалчивать или недоговаривать. Тут вроде и запретов тебе никаких не стоит, но останавливает именно ощущение слишком личного, интимного что ли. Ты получил откровение, руководство или ц\у свыше, данное только тебе и для тебя. И пустой болтовнёй можно нарушить некое соглашение, неписанный договор с высшими силами. Если что-то\кто-то тебе помогает, питает и поддерживает, то об этом говорят шепотом, обсуждают только с самым узким кругом. Такое бытовое язычество — своего рода аспект веры всуе, который человек осуществляет регулярно, но о котором не следует трепаться. Хотя бы для того, чтобы не утратить то, что тебе дано, не обесценить, не нарушить хрупкого равновесия. Получается, что личный языческий ритуал игрой быть не может. Врать себе и разыгрывать спектакль одного актера смысла нет. Личный ритуал — это определённо ритуал искренний и честный. С этим более или менее понятно. Другое дело, что соотносить его прямо с определённой языческой традицией можно с большой натяжкой, если допустимо вообще.
Напоказ выходят лишь внешние ритуальные действия, призванные вызывать коллективные чувства. Ещё ни одной религиозной традиции не удалось избежать этой показательной ритуальности и обрядности. Ритуал — это торжественный официальный акт с соблюдением строгого порядка и церемониала. И тут мы снова упираемся разнотолкование представлений о настоящем языческом ритуале и игре в него, то есть имитации подобия языческой правды. Ведь в новоязычестве широко распространены представления, что у нас — языческий ритуал, а вон у тех — «игра в язычество», «новодел» и «долбославие».
При этом новоязычники и исследователи не устают повторять, что большинство ритуалов древних и были игрой (!!!), имитацией того, что от начала времён происходило в мире богов и мифов. В игровой сакральной форме воспроизводились и повторялись вечные архаичные сюжеты. То есть, при ближайшем рассмотрении мы обнаруживаем некую размытость в понимании ритуального и игрового поведения. И получается, что древний язычник играл в игру, подходящую под его видение мира. А современный язычник пытается сыграть во взаимоотношения с божественным по правилам, установленным далёким предком. Зачастую без особого смысла, так как сами принципы той древней игры утратили для него свою аграрную, охотничью, скотоводческую и т.д. актуальность.
Смыслы, правила и направленность древних ритуалов предка никак не совпадают с принципами существования, мироустройством, мышлением, практическими знаниями современного человека. Древний ритуальный сюжет играется очень бездарными «актёрами», без действительно глубокого включения в него. Без чувствования «жанра» что ли. Отсутствие глубины, отсутствие присутствия (!!!) участников превращают древнюю ритуальную игру либо в пошаговую реконструкцию с современными вкраплениями, либо совершеннейшую бессмыслицу, имеющую крайне малое отношение к реальной жизни новоязычника.
Упрощу на примере музыки.
Предок брал в руки дудку и исполнял мелодию созвучную его окружению и пониманию мира. Современный язычник берёт ту же дудку, желая исполнить мелодию предка. Но получается шумная какофония из набора звуков, так как новоязычник не знает какие отверстия на дудке зажать. Иногда мелодия даже получается, а её глубокого созвучия ни с современным миром, ни с самим исполнителем нет. И находит эхо древней мелодии свой отклик лишь в единицах. Как аутентичный фольклор — послушать под настроение можно, но фолк-рок всё ж как-то «язычнее» и понятнее. С ритуалами так же. Но наши гипотетические новоязычники уверены, что они делают неслабый кавер со своей современной аранжировкой традиции предков. Это уже даже не игра в мифологическое миропонимание прошлого, это попытка сыграть свою игру в уже сыгранной древней игре.
В качестве основного отличия истинного ритуала от игры указывается его назначение для реализации в экстремальных или циклично повторяющихся условиях. Всё, что условно можно обозначить как переломные, кризисные моменты в жизни коллектива оформлялось в свои ритуальные формы. Определённое событие, явление в жизни человека, общины, народа или в окружающей природе определяло характер и классификацию ритуалов. Игра же не имеет жесткого регламента и не так строго приписана к событиям и календарным точкам. По сути игра может происходить в любое время и любом месте по усмотрению участников. Игра лишь имитирует конфликтную ситуацию. Игра — дело добровольное; можно и не играть. Ритуал же предписывает игровое поведение как обязательное для прохождения действие, как элемент преодоления. Ритуал — это естественный способ выхода на новый уровень (или из кризиса), альтернативы которому нет. Как правило, ритуал соотнесён и закреплён с определённой точкой во времени и пространстве. А игра — произвольна, хочешь — сейчас играй, хочешь — через месяц, хочешь — не играй.
В сущности понятия «ритуал» и «игра» сосуществовали и шли рука об руку испокон веков. И ритуальное поведение от игрового зачастую отличает лишь серьёзность намерений или условий, в которые поставлены участники. В некоторых аспектах уместно говорить, что нарабатываемые и повторяющиеся игры, начиная с детских, являются своего рода репетицией перед «игрой по-крупному» — к ритуалу. И в ритуале, и в игре мир воспринимается одновременно и как реальный, и как условный. Но для ритуала имеет значение его конечная цель, а исключительно игровое поведение ориентировано на сам процесс игры. У игры могут быть судьи, наблюдатели, правила, которые легко меняются, игру можно самовольно покинуть, прекратить, можно переиграть. В ритуале есть данность, мотивация и рамки обязательные для прохождения, и никакого альтернативного поведения не бывает. В успешном ходе игры заинтересованы лишь участники игры, а к успешному проведению ритуала имеет отношение и заинтересован в нём весь коллектив. За нарушение правил игры незамедлительно следует наказание игрока. А за соблюдение регламента ритуала несёт ответственность каждый, и это отражается на всём сообществе.
На мой взгляд, основная причина размытия границ игры и ритуала в языческом прошлом заключается в том, что повседневное, бытовое поведение и коллектива и индивидуумов было также ритуализовано. И самое главное — личный ритуализм не сильно выделялся из коллективного, а потому особо не утаивался и был в целом понятен обществу. Существовал своего рода этикет, регламентирующий нормы, устойчивость, равновесие и привычки, полезные для социальных и духовных отношений в промежутках между коллективными большими ритуалами.
К сожалению, в условиях современности эти и без того зыбкие границы между ритуалом игрой в ритуал в славянском неоязычестве совершенно затёрлись. У нас не выработано этой понятности языческого этикета и всеобщности привычек бытового ритуализма. И в славянском новоязычестве происходит всё большее смещение от ритуального поведения к игровому. Коллективные обряды и ритуалы проходят без серьёзных обязательств участников, без запретов и предписаний, без соблюдения строгих форм и порядка ритуала. Участникам массовых обрядовых празднеств их личные действия в рамках ритуала ничего не стоят ни до, ни во время, ни после основного коллективного действа. И ничего всерьёз не определяют. Ни в духовно-религиозном, ни в социальном, ни в мировоззренческом аспекте. Массовая ритуальность сместилась в сторону театрализованных постановок, в ходе которых участников надо как-то «подогревать», искусственно забрасывая в мистическую реальность ритуальной игры с подобием смыслов предков, от которых современные славянские новоязычники в основной массе невообразимо далеки.
И на данный промежуток времени в славянском новоязычестве мы имеем, как мне видится, две основные разновидности обрядов и ритуалов:
1. Личный ритуализм (или очень малым кругом), безусловно честный и языческий (новоязыческий!), по большей степени тщательно оберегаемый, мало представленный общественности, но нередко недопонятый и критикуемый другими язычниками. Ритуалы для человека являются его собственным пониманием, принятием и взаимодействием с миром богов. Всё это с гигантской оговоркой, что к традиционной вере далёких языческих предков его ритуалы имеют несколько опосредованное отношение;
2. Коллективный ритуализм, который как раз переместился на игровое поле, в сторону имитации веры предков с додумками и фантазиями. В современном коллективном язычестве важно лицо самого действа, где визуальный интерес, массовость и ход игры-ритуала превалирует над её истинными смыслами и последствиями. Эффектность превалирует над эффективностью. Кто знает, возможно, это лишь промежуточное явление.
