[Из вступления к книге "Марена. Образ Богини смерти в славянской традиции"]
Аль-Масуди в книге «Золотые луга» (X в.) описывает некое славянское святилище, главным изображением в котором была весьма колоритная фигура, более всего напоминающая Темное Божество и, возможно, являвшаяся идолом Чернобога: «В нем они имели большого идола в образе человека (или: Сатурна), представленного в виде старика с палкой в руке, которой он двигает кости мертвецов из могил.
Под правой ногой находятся изображения разнородных муравьев, а под левой – изображения пречерных воронов, черных крыльев и других, а также изображения странных хабашцев и занджцев (абиссинцев и занзибарцев)» (Гаркави, С. 139).
В более позднее время появляются упоминания о славянском Боге смерти (?) с явно не славянским именем Флинц (Flyns). Так, в «Саксонской хронике» Конрада Бото (конец XV века) под 1116 годом о нем сказано: «Славяне поистине отступили от клятвы и восстановили старого бога, звавшегося Флинц, который стоял на кремне (вернее: «потому что он стоял на кремне (нем. flint)» – А.Р.), был изображен в виде мертвеца в длинном плаще и имел в руке палку с горящим факелом, и на левом плече – вздыбившегося льва, который будет воскрешать мертвых» (Дудко, С. 415).
Вероятнее всего, это всё тот же старик, описанный Аль-Масуди, – палка и образы мертвых тел их сближают. Обнаруживается и связь Флинца с Чернобогом: «Напротив холма, где стоял идол Флинца, лежит гора, посвященная Чернобогу, и в народе сохранилась легенда о связи обоих вершин, согласно которой тот, кто был наказываем за тяжкую провинность, должен был от статуи «Флинца» до самых ступеней алтаря Чернобога, который лежал на противолежащей горе, называемой Прасица, ползти на коленях» (Hanuš 1884, s. 288).
О самом Чернобоге известно несколько больше. Петр Альбин («Миснейская хроника». 1590 г.): «Славяне для того почитали Чернобога, как злое Божество, что они воображали, будто всякое зло находится в его власти, и потому просили его о помиловании, они примиряли его, дабы в сей и загробной жизни не причинял им вреда» (Гаврилов, С. 117); Гельмольд из Босау («Славянская хроника». I.52): «Есть у славян удивительное заблуждение. А именно: во время пиров и возлияний они пускают вкруговую жертвенную чашу, произнося при этом, не скажу благословения, а скорее заклинания от имени богов, а именно, доброго бога и злого, считая, что все преуспеяния добрым, а все несчастья злым богом направляются. Поэтому злого бога они на своем языке называют дьяволом, или Чернобогом, то есть черным богом»; «История Каменской епархии» (XVII в.): «Отсюда злого бога Дьяволом и Чернобогом, то есть Черным богом, доброго же Белбогом, то есть белым богом называли. Фигуру этого идола, высеченную в камне, можно поныне видеть на Руяне, на полуострове Виттов, в народе именуемую как Виттольд, как бы «Древний Вит». С большой головой, густой бородой он скорее выглядит чудовищем, чем вымышленным богом».
В «Книтлинсаге» упоминается Черноглав ([Alius deis] etiam vokabatur Tiarnoglofi, is erat eorum victoriae deis), вероятно, тождественный Чернобогу. Поклонение Чернобогу засвидетельствовано в топонимике. В лужицких землях в окрестностях г. Будышина (Бауцен) находится две горы – Белобог (Bieleboh) и Чернобог (Czorneboh).
К Темным Богам, видимо, следует отнести Яссу (Yassa, Yesza), в котором угадывается Ящер, и совершенно точно – Ния (Nyа), в чьем имени исследователи опознают корень *nav-. Согласно Длугошу («Польская хроника», XV в.), «Плутона прозывали Ныя; его считали Богом подземного мира, хранителем и стражем душ, покинувших тела, и просили у него после смерти провести в лучшие места преисподней» (Дудко, С. 275).
На роль славянского Аида уместно предложить кандидатуру сказочного Кощея, не подверженного смерти, напоминающего скелет, обладателя весьма характерного жилища: «Жил был Кощей безсмертный. Решил он построить дворец из костей» (Амроян, С. 170). Его явное продолжение в религиозно-легендарной традиции – удерживаемый на цепях под землей (!) св. Касьян, чей взгляд смертелен, веки необычайно длинны, как у гоголевского Вия и кельтского Балора, сам же он, ко всему прочему, насылает «на людей и на скотину мор (моровое поветрие)» (Максимов, С. 290).
На этом фоне вполне логичным видится появление в заговорных текстах демонических существ высокого ранга – образ дохристианского Чернобога закономерно продолжен в них христианскими Сатаной, Дьяволом, сменив лишь имя: «Идет двести демонов, идет триста дьяволов», «и в том мести спал-ночевал дьявол с дьяволицей, сотона с сотоницей» (РЗК, № 46, 74).
К этой силе в своих чаяниях обращаются обычные люди, отнюдь не мрачные сатанисты и неистовые богохульники. Для них в этом нет ничего невозможно или противоречивого. Есть дела, где помочь может только Темное Божество, значит, будет и молитва до него (них): «там живет батюшка Сатана, из глаз искры сыплет /…/ я ему покорюсь, в правую ножку поклонюсь, попрошу я батюшку Сатану» (РЗЗ, (РЗЗ, № 869), «а на Латыре бел камени сидит сам сатана, и поклонюсь я, раб (имярек), самой сатане и попрошу его…» (Майков, № 48), «помолюсь, покорюсь самому сатане» (РЗК, № 33), «За то тебе, чертище, буду кланяться низко и верить в тебя, как верую в Бога» (Топорков 2014, С. 145).
См. образцы, извлеченные из судебных дел: 1719 – «по той колоде идет сам Сатана, несет кулек песку да ушат воды», 1733 – «Сидит на печи Сатона и диавол, я покорюсь и поклонюсь. Ой еси, Сатона и диавол, зделай ты доброту», 1753 – «К самому Сатане, к самой царице Содомице идут тритцать три беса, три дьявола», 1769 – «Во имя Сатаны и судьи его демона, почтенного демона Пилаатата игемона /…/ Гой еси ты, государь Сатана!», 1781– «Боже адски: чего я от тебе прошу, помоги мне… прошу тебя адский боже чтоб ты свих разсеенных во всех местах слуг выслал из морей из рек» (ОЧР, С. 105, 133, 160, 165, 171), «Самый главный черт, сходи к морю, набери песку» (Москвина, № 19).
И менее христианизированные варианты обращений: «Гой еси, царь Змиулан!» (Майков, № 261), «бегут ко мне навстречу двадцать сатанаилов, двадцать дьявоилов, двадцать леших, двадцать полканов» (Сахаров, № 4), блр. «Чэрцi-браццi, памажыце» (Замовы 2009, № 26), «На моры, на кiянi стаяў дуб, на дубу карватка, а на той карватцы Пятро i Павел, трэццi дзявал», «У чыстым полi стаяць тры беса /…/ бес Сава, бес Савул, бес Калдун» (Замовы, № 208, 1289).
