В третьей книге «Деяний Данов» Саксон Грамматик излагает историю, много позднее послужившую основой для знаменитой пьесы. (Саксон Грамматик. Сага о Гамлете (Перевод: Т. И. Кузнецова) / Зарубежная литература средних веков. Cост. Б. И. Пуришев. — М., 1974. — С. 60–68).
Он рассказывает, как после трех лет «отважнейших военных действий» Хорвендил XIX, король Ютландии, возвратился с победой из Норвегии на материк. Хорвендил, желая снискать расположение короля всей Дании Рорика, предложил ему лучшую часть трофеев и прочей добычи. Рорик выдал за Хорвендила свою дочь Геруту, и у них родился сын — Гамлет. Как примечает переводчик, Гамлет (или Амлед) — исл. Amlóði; в современной Исландии это слово используется метафорически, означая «дурак», «слабоумный» и т. п.
Поскольку читатель наш едва ли хорошо знаком с Саксоном Грамматиком (полностью его сочинение на русский язык никогда доселе не переводилось), да и с подлинной историей принца датского, здесь будут использованы значительные цитаты.
* * *
Итак, дядя Гамлета Фенгон из зависти убил брата и
«прикрыл чудовищность содеянного столь наглой хитростью, что придумал оправдать вину видом доброжелательства и убийство брата скрасить долгом милосердия. Герута, говорил он, хоть так кротка, что никому не причинила и самой маленькой обиды, терпела между тем от мужа лютую ненависть. И брата он убил ради ее спасенья, ибо ему казалось нестерпимым, чтобы нежнейшая, без злобы, женщина страдала от тяжелейшей надменности супруга. И уверение достигло цели. Ибо у вельмож лжи обеспечено доверие, у них шутам порой оказывается милость и честь клеветникам. И Фенгон не колеблясь простер братоубийственные руки к постыдным объятиям, усугубив грех двойного нечестия вторым подобным же преступлением»
Здесь уже начинаются расхождения с «пьесой Шекспира», в которой окружающим не очевидна вина Клавдия (ведь он втайне отравил брата, о чём Гамлету поведала тень отца). Но Саксон считает, что повествует о реальных событиях прошлого, ему вовсе не нужны какая-то тень и даже мудрый Один, чтобы раскрыть злодеяние. Оно налицо.
«Гамлет видел все это, но, опасаясь, как бы слишком большой проницательностью не навлечь на себя подозрений дяди, облекшись в притворное слабоумие, изобразил великое повреждение рассудка; такого рода хитростью он не только ум прикрыл, но и безопасность свою обеспечил»
— пишет Саксон Грамматик
Разумеется, принц уже видел на своём веку немало дураков, но чтобы влезть в шкуру Трикстера, каковой совсем не дурак в обыденном смысле этого слова, тут нужен талант лицедея, под стать тому священному безумию берсеркера, которым овладевает Дух Зверя. Либо надо быть мастером иллюзии — великим мистификатором.
Итак, что же вытворяет Гамлет:
«Ежедневно в покоях своей матери, грязный и безучастный, кидался он на землю, марая себя мерзкой слякотью нечистот. Его оскверненный лик и опачканная грязью наружность являли безумие в виде потешного шутовства»
— сравните с аналогичным поведением Диогена или Уленшпигеля, описанным выше.
«Что бы он ни говорил, соответствовало такому роду безумия, что бы ни делал — дышало безмерной тупостью. Чего же более? Не за человека его можно было почесть, а за чудовищную потеху безумной судьбы. Часто сидя у очага, он сгребал руками тлеющую золу, вытачивал деревянные крючья и обжигал их на огне. Концам их он придавал форму зубцов, желая сделать их еще более прочными в сцеплениях. А когда его спрашивали, что он делает, отвечал, что готовит острые дротики для мести за своего отца. Ответ этот вызывал немало издёвок, потому что все с пренебрежением относились к бессмысленности его смешного занятия, хотя оно и помогло впоследствии выполнению его замысла. Впрочем, у наблюдателей с умом более тонким занятие это возбудило первые подозрения в хитрости Гамлета. Ибо сама по себе ловкость, хотя и в пустяковом деле, выдавала скрытый талант мастера»
Для того, чтобы проверить, так ли уж безумен принц, решили «вывести ему навстречу в каком-либо укромном месте красивую женщину, которая воспламенит его сердце любовным желанием. Ибо естественная склонность к любви столь велика, что скрыть ее искусно невозможно; эта страсть слишком пылка, чтобы быть преодоленной хитростью. Поэтому, если тупость его притворна, он не упустит случай и тотчас уступит порыву страсти»
Из этого видно, что между любовной страстью и животной похотью они не делали разницы. Ведь любовь предпочитает укромное уединение, а безумная похоть должна была бы проявить себя на самом открытом месте без стеснений.
Молочный брат Гамлета «в душе которого еще не угасло уважение к их общему воспитанию» предупреждает принца, «потому что он не сомневался, что тот претерпит худшее, если проявит хотя бы слабый признак здравомыслия. Особенно же, если он открыто поддастся Венере. Это и самому Гамлету было совершенно ясно».
Вот только некоторые трюки Гамлета, которые должны были бы убедить окружающих, что он не в своём уме:
«… получив приглашение сесть на коня, он умышленно уселся так, что спиной был повернут к его шее, лицом же обращен к хвосту, на который он принялся накидывать узду, как будто и с этой стороны намеревался править конем в его стремительной скачке. Благодаря этой выдумке он избежал ловушки дяди, одолел коварство. Это было презабавное зрелище — бегущий без поводьев конь со всадником, который правил его хвостом»
Вспомните выкрутасы Уленшпигеля на своём ишаке, или то, как Локи привязал за причинное место козла…
«… Гамлет в кустарнике встретил волка, и когда спутники сказали, что это выбежал ему навстречу молодой жеребенок, он согласился, добавив, что в стаде Фенгона имеется слишком мало такого рода бойцов; в такой сдержанной и остроумной форме он призвал проклятие на богатства дяди».
Переводчик поясняет слова Саксона тем, что как бы желая прироста жеребцов, Гамлет в действительности желал дяде несчастья, т. е. волков в стаде,
«желая казаться чуждым лживости, он смешивал хитрость и прямоту таким образом, что в его словах всегда была истина, однако острота ее не обнаруживалась никакими признаками»
Представьте себе Гамлета задом наперёд на коне, держащимся за хвост этого жеребца, во главе кавалькады соглядатаев.
И вот они выезжают на берег, а там разбитый о скалы корабль:
«Его спутники, наткнувшись на руль потерпевшего крушение корабля, сказали, что нашли необычайно большой нож, он ответил: «Им можно резать громадный окорок», разумея под ним море, бескрайности которого под стать огромный руль. Далее, когда они проезжали мимо дюн и предложили ему взглянуть на «муку», имея в виду песок, он заметил, что она намолота седыми бурями моря. Когда спутники осмеяли его ответ, он снова стал уверять, что сказанное им разумно»
Предоставив принца одиночеству, Фенгон устроил так, чтобы на пути принца оказалась женщина, к которой Гамлет был неравнодушен. Шекспир выводит образ нежной Офелии, между тем как Гамлет — далеко не мальчик и куда старше её. На это не раз указывал Владимир Высоцкий, один из лучших исполнителей роли Гамлета, рассказывая о работе над ролью.
Саксон же указывает, что «в детстве у обоих были одни и те же попечители, и эта общность воспитания соединила тесной дружбой Гамлета и девушку». Из этого можно предположить, что Гамлет всё же молод, Саксон и называет его юношей.
Молочный брат Гамлета,
«соображая, как бы ему удобнее исполнить свой долг тайной опеки и предупредить опасную выходку юноши, подобрал на земле соломинку и приладил ее к хвосту летящего мимо овода, а овода погнал как раз туда, где, как он знал, был Гамлет. И этим оказал он неосторожному великую услугу: знак был истолкован с неменьшим остроумнем, чем передан. Ибо Гамлет, увидев овода, сразу заметил и соломинку, что была прилажена к его хвосту, и понял, что это тайное предостережение опасаться коварства. Встревоженный подозрением о засаде, он обхватил девушку и отнес подальше к непроходимому болоту, где было безопаснее. Насладившись любовью, он стал просить ее весьма настойчиво никому не говорить об этом; и просьба о молчании была с такой же страстностью обещана, как и испрошена»
Шекспир драматизирует ситуацию, изображая Офелию полностью покорной воле отца — Полония. В классическом советском фильме роль Офелии досталась несравненной Анастасии Вертинской, её отца сыграл великий русский актёр Юрий Толубеев.
Отказ Гамлета от Офелии в пьесе Шекспира закономерен, им и в самом деле владеет священное безумие, а жажда мести побеждает огонь любви. У Саксона интрига исторична, и он не склонен нагнетать любовные страсти.
«Когда Гамлет вернулся домой и все стали его с насмешкой спрашивать, преуспел ли он в любви, он заявил, что так оно и было. Когда его опять спросили, где это случилось и что служило ему подушкой, ответил: конские копытца и петушьи гребешки служили ложем; ибо когда он шел на испытание, то, во избежанье лжи, собрал листочки растений, носящих такое название. Ответ его присутствующие встретили громким смехом, хотя шуткой он ущерба истине ничуть не причинил. Девушка, тоже спрошенная об этом, ответила, что ничего подобного он не содеял. Отрицанию ее поверили и притом тем легче, чем меньше, как было очевидно, провожатые об этом знали. Тогда тот, кто метил овода, чтобы подать сигнал, желая показать Гамлету, что он своим спасением обязан его смекалке, стал говорить, что недавно один лишь он ему был предан. Ответ юноши был подходящим; чтобы ясно было, что он не пренебрег заслугой знака, он сказал, что видел некоего носильщика соломы, который вдруг пролетел мимо него с соломинкой, прилаженной к хвосту. Слова эти разумностью своей обрадовали друга Гамлета, прочих же заставили трястись от смеха», — говоря сущую правду по сути, Гамлет вызывает смех, ибо форма нелепа. И за нею окружающие не видят «мудрого смысла в дурачестве таком»
В устах трикстера правда зачастую воспринимается ложью. А ложь походит на правду.
Не имея доказательств здравомыслия принца, новоявленный король Фенгон сделал вид, что отъезжает, якобы по важному делу. Он, как и в пьесе Шекспира Клавдий, решил, что Гамлет останется наедине со своей матерью и откроется пред ней.
«В то же время советчик (у Шекспира — Полоний) усердно предлагал себя в подслушиватели, дабы не казаться только зачинщиком плана, но и его исполнителем. Обрадовавшись такому плану, Фенгон отбыл, будто бы в дальнее путешествие. А тот, кто дал совет, тайком пробрался в спальню, где Гамлет должен был закрыться с матерью, и расположился под соломенной подстилкой. Однако у Гамлета не было недостатка в средствах против козней. Опасаясь, как бы его не подслушали какие-нибудь скрытые уши, он первым делом прибег к своему обычному приему — прикинулся больным. Он закукарекал, как голосистый петух, и, колотя по бокам руками, как будто хлопая крыльями, вскочил на подстилку и принялся, раскачиваясь, прыгать туда-сюда, намереваясь узнать, не скрывается ли там что-нибудь. И когда ощутил под ногами ком, то, нащупав мечом это место, пронзил лежащего и, вытащив из тайника, убил. Тело его он разрубил на части, ошпарил кипятком и сбросил через открытое отверстие сточной трубы на корм свиньям, покрыв жалкими останками зловонную грязь»
Лицедейство и подражание представителю животного мира, а также и нечеловеческая жестокость, с которой он обходится с останками уже убитого, вполне в русле того, что мы уже говорили о трикстерах.
Гамлет обвиняет мать в блуде и похоти, в предательстве памяти Хорвендила, и открывается:
«Что до меня, то я прикинулся умалишенным не без цели, ибо, несомненно, убийца своего брата будет неистовствовать с равной жестокостью и против других своих родичей. Поэтому лучше облачиться в наряд глупости, чем здравомыслия, и защиту своей безопасности искать в видимости полного безумия»
«…Фенгон по возвращении, нигде не находя зачинщика коварного плана, продолжал его искать тщательно и долго, но никто не мог сказать, что видел его где-либо. Гамлет тоже был спрошен в шутку, не заметил ли он какого-нибудь его следа, и ответил, что тот подошел к сточной трубе, свалился вниз, и его, заваленного гущей нечистот, пожрали набежавшие отовсюду свиньи. И хотя ответ этот выражал истину, он был осмеян теми, кто его слышал, ибо казался им бессмысленным.
Фенгон же, заподозрив пасынка в несомненной хитрости, захотел убить его; но не осмеливался на это из боязни вызвать недовольство не только деда его Рорика, но и своей супруги; и он решил осуществить убийство с помощью британского короля, так, чтобы другой за него сотворил дело, а он бы прикинулся невинным…»
На фоне всей истории у читателя и зрителя просыпается сочувствие к Гамлету, и потому его аморальные поступки не выглядят безнравственно, они подсознательно оправдываются с учётом обстоятельств.
Но если таковые не принимать в расчёт, то Гамлет помимо всего прочего обнаруживает качества вора и подстрекателя-провокатора, подобно Гермесу, Меркурию и Локи:
«С ним отправились в путь два вассала Фенгона, которые везли с собой послание, начертанное на дереве (это был в те времена обычный способ письма), в коем королю Британии поручалось убить направляемого к нему юношу. Но пока они спали, Гамлет, обыскав их карманы, нашел письмо; прочитав приказ, он тщательно соскоблил написанное и, вписав новые слова, изменил содержание поручения так, что свое собственное осуждение обратил на своих спутников. Не довольствуясь избавлением от смертного приговора и перенесением опасности на других, он приписал под фальшивой подписью Фенгона просьбу о том, чтобы король Британии выдал свою дочь за умнейшего юношу, коего он к нему посылает»
Шекспир оставляет «за кадром» дальнейшие английские события, для его замысла — высветить характер принца — это уже не актуально. Но в контексте нашего исследования нельзя обойти эти любопытные свидетельства Саксона.
Потому что это момент обращения Гамлета-трикстера в культурного героя:
«И вот по прибытии в Британию послы пришли к королю и передали ему в письме, которое считали средством гибели другого, собственный смертный приговор. Король, скрыв это, оказал им гостеприимный и дружелюбный прием. Гамлет, однако, с пренебрежением отверг все великолепие королевского стола, как будто это была самая обыкновенная еда; он отвернулся с удивительной воздержанностью от всего изобилия пира и от питья удержался так же, как от кушаний. Всем было на диво, что молодой чужеземец пренебрегает изысканнейшими лакомствами королевского стола и пышной роскошью пира, словно это какая-то деревенская закуска. А когда пир закончился и король отпустил гостей на отдых, то подосланному к ним в спальню человеку поручил узнать об их ночной беседе. И вот на вопрос спутников, почему он отказался от вчерашнего угощения, будто от яда, Гамлет ответил, что хлеб был обрызган заразной кровью, что питье отдавало железом, что мясные блюда были пропитаны зловонием человеческих трупов и испорчены чем-то вроде могильного смрада. Он добавил еще, что у короля глаза раба и что королева трижды выказала манеры, присущие лишь служанке; так поносил он оскорбительной бранью не только обед, но и тех, кто давал его. Тотчас спутники, попрекая его прежним слабоумием, принялись взводить его разными насмешками за дерзость: что он порицал благопристойное, придирался к достойному, что замечательного короля в женщину столь благородного обхождения оскорбил непочтительной болтовней и тех, кто заслуживает всяческой похвалы, очернил позорящими упреками.
Узнав все это от слуги, король уверенно заявил, что сказавший такое должен быть или сверхчеловечески умен, или вовсе безумен; в этих немногих словах он выразил всю глубину проницательности Гамлета. Потом он осведомился у вызванного управляющего, откуда был получен хлеб. Когда тот заверил, что выпечен он в королевской пекарне, поинтересовался также, где росло зерно, из которого он выпечен, и нет ли там каких-либо признаков человеческого побоища. Тот отвечал, что неподалеку есть поле, усеянное старыми костями убитых, которое и до сих пор обнаруживает следы давней битвы; и что он сам его засеял весенним зерном, поскольку оно было плодороднее других, в надежде на богатый урожай. Вот почему, быть может, хлеб и вобрал в себя какой-то дурной запах крови. Когда король услышал это, то, удостоверившись, что Гамлет сказал правду, постарался также выяснить, откуда были доставлены свиньи. Управляющий сообщил, что его свиньи, по нерадивости пастухов, отбившиеся от стада, паслись на истлевших трупах грабителей, и потому, пожалуй, мясо их приобрело несколько гнилостный привкус. Когда король понял, что и в этом случае суждение Гамлета справедливо, то спросил, какой жидкостью разбавлялся напиток? И, узнав, что приготовлен он был из воды и муки, приказал копать указанное ему место источника в глубину и обнаружил там несколько разъеденных ржавчиной мечей, от которых вода, очевидно, и получила скверный привкус… Король, видя, что мнение Гамлета об испорченности вкуса справедливо, и, предчувствуя, что неблагородство глаз, в чем попрекал его Гамлет, касается какого-то пятна в его происхождении, украдкой встретился с матерью и спросил у нее, кто был его отцом. Сперва она ответила, что никому, кроме короля, не принадлежала, но, когда он пригрозил, что дознается у нее истины пыткой, то услышал, что рожден он от раба, и через очевидность вынужденного признания узнал о своем позорном происхождении. Подавленный стыдом своего положения, но и восхищенный прозорливостью юноши, он спросил у него, почему он запятнал королеву упреком в рабских повадках. Однако же, пока он еще досадовал о том, что обходительность его супруги была осуждена в ночном разговоре чужеземца, он узнал, что мать ее была служанкой. Ибо Гамлет сказал, что отметил у нее три недостатка, выдающих повадки рабыни: во-первых, что она прикрывает[1] голову плащом, как служанка, во-вторых, что при ходьбе подбирает платье, в-третьих, что она выковыривает остатки пищи, застрявшей между зубами, и выковыренное прожевывает снова. Упомянул он также, что мать ее попала в рабство из плена, чтобы ясно было, что она рабыня не только по своим повадкам, но вдобавок и по своей природе.
Король, чтя мудрость Гамлета, как некий божественный дар, отдал ему в жены свою дочь. И всякое его слово принимал, будто какое-то указание свыше…»
Итак, Гамлет становится наследником английского короля, занимая, положенную ему по уму, а не только по происхождению, социальную ступень, каковой он лишён «на датской почве». Но его миссия еще не закончена, и культурный герой вновь перевёртывается в трикстера.
Следуя мнимой просьбе Фенгона, король приказывает повесить провожатых принца.
«А он принял эту любезность, словно несправедливость, с таким притворным недовольством, что получил от короля в счет возмещения золото, которое впоследствии, расплавив тайно на огне, велел залить в две выдолбленные трости»
Комментаторы находят тут аналогии с Титом Ливием («История Рима» I, 56), где Юний Брут несет в дар дельфийскому оракулу полую трость, в которой скрыто золото — символ его ума. В таком случае что-то типа этого использовал в кодах романа «Дон Кихот» Сервантес, если вспомнить о том, как судил народ губернатор Санчо Панса.
«По истечении года Гамлет испросил у короля позволение на путешествие и отправился на родину, ничего не увозя с собой из всего великолепия королевских сокровищ, кроме тростей, наполненных золотом. По прибытии в Ютландию он сменил свою теперешнюю манеру держаться на прежнюю, что была необходима для достойного дела, и умышленно напустил на себя шутовской вид. И когда он весь в грязи вошел в триклиний, где справляли его собственные поминки, то поразил всех необычайно, потому что ложный слух о его смерти уже разнесся повсюду…»
Вот еще классический в биографии трикстера момент — похороны или поминки, подчас мнимые и далеко не последние.
« В конце концов оцепенение сменилось смехом, и гости в шутку пеняли один другому, что тот, по ком они справляли поминки, стоит живой пред ними. Когда его спросили о спутниках, он, посмотрев на трости, что нес с собой, ответил: «Здесь они оба». Сказал ли это он всерьез или же в шутку — неведомо. Ибо слова его, хотя и были сочтены большинством за бессмыслицу, от истины, однако, не отклонялись: они указывали на плату, полученную им в качестве вознагражденья за убитых. Вслед за тем Гамлет присоединился к виночерпиям, желая еще больше потешить гостей, и самым усердным образом принялся исполнять обязанность розлива напитков. А чтобы его просторная одежда не стесняла движений, он повязал на боку свой меч, и, умышленно обнажая его время от времени, ранил острием кончики пальцев. Поэтому стоящие рядом позаботились сколотить меч и ножны железным гвоздем. Для обеспечения еще более надежного исхода своего коварного плана он подходил к вельможам с бокалами и вынуждал их пить беспрерывно и до того опоил всех неразбавленным вином, что ноги их ослабели от опьянения, и они предались отдыху посреди королевского зала, в том самом месте, где пировали»
Гамлет, подобно Гермесу, выступает «хозяином пирушки, шутом продувным».
«И вот когда он увидел, что они в подходящем для его замысла состоянии, то, полагая, что представился случай исполнить задуманное, извлек из-за пазухи давно припасенные крючья из дерева и вошел в зал, где на полу там и сям вперемешку лежали тела знатных и изрыгали во сне хмель. Сбив крепления, он стянул занавеси, изготовленные его матерью, что покрывали также и внутренние стены зала, набросил их на храпящих и с помощью крючьев связал столь искусно запутанными узлами, что никто из лежащих внизу не сумел бы подняться, хотя бы и старался изо всех сил. После этого он поджег крышу; разраставшееся пламя, распространяя пожар вширь, охватило весь дом, уничтожило зал и сожгло всех, объятых ли глубоким сном или напрасно силившихся подняться»
Под раздачу попадают все. И только лишь за то, что вкушали вино в доме убийцы. А что как если среди них были и те, кто приехал почтить память принца из чистых побуждений. Но вина окружающих для Гамлета очевидна, он выступает разрушителем всего мира, который в наиболее уродливых своих формах именуется Фенгоном.
«Потом Гамлет пошел в спальню Фенгона, куда того еще раньше проводили придворные, выхватил меч, висевший у изголовья, и повесил вместо него свой собственный»
Это еще одна подмена из целого ряда прочих, Гамлет меняет маски, меняет сознание, подменивает вещи и информацию. Он играет и манипулирует как чувственным, так и бесчувственным.
« После этого, разбудив дядю, он сказал ему, что гости его сгорели в огне, что здесь перед ним Гамлет, во всеоружии давешних своих крючьев, и жаждет взыскать кару, причитающуюся за убийство отца. При этих словах Фенгон вскочил с кровати, но был убит, прежде чем, лишенный своего меча, тщетно пытался обнажить чужой…»
Саксон оправдывает месть сына за отца, разумеется, не находя в его поведении всех тех черт архетипа, о котором мы здесь писали: «Храбрый муж, достойный вечной славы, благоразумно вооружившись притворным безрассудством, Гамлет скрыл под личиной слабоумия поразительное для человека разуменье!»
Хотя, как уже говорилось, сама сознательная игра в трикстерство не доводит до добра, потому что на пути смельчака и нахала может оказаться Трикстер по природе, как выражение «коллективного бессознательного».
P.S. Ранее нами были выделены следующие признаки Трикстера:
Трикстер появляется для нарушения сложившихся устоев и традиций, он привносит элемент хаоса в существующий порядок, способствует деидеализации, превращению мира идеального в реальный.
Трикстер – это неподконтрольная никому фундаментальная Сила, результат действия которой непредсказуем, даже для самого Трикстера. Трикстер – это провокатор и инициатор социально-культурного действия и изменения творения, которое выглядит как порча.
Трикстер традиционно выступает посредником между мирами и социальными группами, способствует обмену между ними культурными ценностями и переводу информации из области непознанного (Мир Иной, Навь) в область познаваемого (Белый Свет, Явь). Он делает неявное явным, вторгаясь в область неизведанного первым.
Трикстер – господин многих искусств, мастер на все руки, иногда спутник культурного героя или сам культурный герой, его проводник, или его тень, тот, кто проверяет претензии героя на Силу и Власть. Трикстер – добытчик знаний через нарушение социального (табу) или космогонического запрета, инициатор мифологического действия.
Трикстер аморален, с точки зрения существующей этической системы культурного героя. Он стоит на грани мира человеческого общества и первобытного мира Дикой Природы, поэтому с точки зрения социального человека смешон, нерассудителен или бессознателен. Обладает зачастую ярко выраженными чертами соблазнителя – гиперсексуала и обжоры. Склонен к перемене пола.
Трикстер – оборотень, перевертыш, игрок, имитатор, мастер иллюзии, и для него не существует привычного понятия о жизни и смерти, потому что игра каждый раз может быть начата сначала и в любой момент прекращена. Трикстер не всегда выходит победителем из затеянной игры, и может попасть впросак, оказаться жертвой собственной хитрости, если созданная им иллюзия (например, Силы или Правды) не убедительна.
Трикстер выступает, как Старый Мудрец с одной стороны и как юнец – с другой, в зависимости от того, каков находящийся рядом с ним культурный герой, чьё чувство значимости Трикстер умаляет.
Опубликовано: Гаврилов Д.А. Священное безумие принца Гамлета / Гаврилов Д.А. Трюкач. Лицедей. Игрок. Образ трикстера в евроазиатском фольклоре. — М.: Издательство «Ганга» при участии ИЦ «Слава!», 2009. — 288 с. — С.265–275.
[1] Только свободные женщины носили головной убор
