Культ богини смерти Марены в современном родноверии широко распространился с подачи «Велесова Круга» в середине 2000-х годов. Причём, сложился он под влиянием индуизма (думаю, ни для кого не секрет, что классические работы волхва Велеслава — это, во многом, шиваизм и адвайта-веданта а ля рюс). Для сравнения — в начале 2000-х годов почитание Марены в ССО СРВ (вдохновлённое «Велесовой Книгой») выглядело приблизительно так:
«21 ноября (груденя) — приход Морены-Зимы, день славянской богини смерти Марены. Устанавливается премерзкая погода: моросит дождь, идёт мокрый снег, дует холодный ветер, под ногами слякоть. На зачине не произносят никаких славлений. Обавница провозглашает: «А ни Мара, ни морока не смиемо славити»». [Марин День. Источник: https://slavtradition.com/nasledie/prazdniki/1893-marin-den]
Автор этих строк в своё время практиковал и описанный выше обряд ССО СРВ и более привычное сейчас почитание Марены по образцу «Велесова Круга» (см. это видео). Более того, занимаясь этим, я получил определённый мистический опыт и ни в коем случае не собираюсь отрицать опыт других людей. Не о том речь.
Сам по себе мистический опыт (чей-то НЛГ) не может служить доказательством «славянскости» культа. Можно почитать хоть Рамхата, хоть Числобога — и получить при этом пресловутый мистический опыт. Не исключено даже, что подлинный — в том смысле, что кто-то с Той Стороны может откликнуться и на эти имена. Но если мы говорим о какой-то «славянскости» и «традиционности», нам неизбежно нужны твёрдые доказательства — факты, взятые из достоверных источников.
Источники же говорят о том, что культ Смерти в славянской традиции очень сильно отличается от того, что мы видим в родноверии.
Сначала — немного информации к размышлению:
В родноверии принято считать, что Марена, Морена и Мара — имена одной и той же богини. Однако «Этимология слова мара проблематична, как и родство корней mor-/*mor-. Согласно одной гипотезе, *mara — аблаутная форма к ‘morа, восходящему к праслав. *morъ ‘смерть’; согласно другой, слова с корнем mor- родственны глаголам manili, mámiti ‘морочить, обманывать, колдовать’ (ЭССЯ 19:206)». [Славянские древности. Этнолингвистический словарь: В 5 тт. (Под ред. Н. И. Толстого). Т. 3. М.: 2004. Стр. 178.] То есть, мы, в действительности, не знаем, тождественны ли эти имена, и, более того, наука не даёт нам знание их значения. Только версии.
В этнографии известны ритуальные чучела с такими именами (преимущественно, в весенней обрядности). Однако делать на этом основании вывод о тождественности этих мифологических персонажей тоже нельзя. В масленичной обрядности, к примеру, известно чучело Деда, причём в одной из локальных традиций называемого «Сидором» и являющегося изображением умершего предка (см. статью Пятницы «Кого мы сжигаем на Масленицу?»). Очевидно, что Дед никак не может быть Мореной, но по такой логике мы обязаны их отождествить, что явно абсурдно.
Впрочем, есть и основания предполагать тождественность Мары и Морены. Согласно той же СДЭС: «В ряде случаев лексемы с корнем mar-, так же как и лексемы с корнем mor-, связываются с комплексом представлений о смерти. (…) В гуцул, мифологии мара — ходячий покойник, дух убитого человека, который не имел причастия и похорон, поэтому после смерти он бродит по земле и является людям. (…) Известны в.-луж. mara ‘богиня болезни и смерти’ (Pfuhl:353), рус. мара ‘злое существо, воплощающее смерть’ (курск., СРНГ 17:367), mara ‘тень, душа мертвеца’ (белорусы над Двиной, Mosz.KLS 2/1:100), ср. чеш. Mařena ‘богиня смерти’ (Kott 6:391)». [Славянские древности. Этнолингвистический словарь: В 5 тт. (Под ред. Н. И. Толстого). Т. 3. М.: 2004. Стр. 179.]
Я не буду пытаться разрешить этот спорный вопрос, — давайте предположим, что родноверы правы, и Мара и Морена/Марена — один и тот же мифологический персонаж, персонификация смерти. О том, как её почитали (и почитали ли вообще) древние славяне мы ничего не знаем (как обычно), поэтому обратимся к славянам этнографическим.
В этнографии известно ритуальное уничтожение чучела Мары/Морены. Известно использование его в качестве магического предмета: «существуют и такие варианты обряда, где М. представляет доброе существо. Куклу М. одевали в праздничную или белую одежду, одежду невесты, придавали ей облик ребенка, называли «ангел», «кукла». Часто ее украшали венком, цветами, лентами. Считали, что М. приносит благословение. В некоторых местах Моравии (напр., в р-не Забржега) солому от такой М. клали курам в гнезда, чтобы они неслись в своем дворе». [Славянские древности. Этнолингвистический словарь: В 5 тт. (Под ред. Н. И. Толстого). Т. 3. М.: 2004. Стр. 181.]
Однако мне не известен ни один достоверный источник, согласно которому Марене-Смерти молились и приносили жертвы. Её культ в этнографии фактически отсутствует (точнее, сводится к ритуальным действиям с чучелом).
Существует, правда, свидетельство Яна Длугоша, который отождествляет её с Церерой и говорит, что поляки приносили ей в жертву зёрна пшеницы. Кроме того, он описывает нечто похожее на известный в этнографии обряд уничтожения чучела Марены: «Во 2-й книге Длугош упоминает её в последний раз уже в связи с крещением Польши: «..хотя и произошло тогда это крушение и потопление ложных богов и богинь, в некоторых польских деревнях идол <…> Марзианы, несмотря на то, что его подняли на высоком дереве, сбросили в болото в воскресенье великого поста и утопили, возрождался и восстанавливался до того дня, когда этот древнейший обычай окончательно не вышел из употребления у поляков»». [Кутарев О. В. О возможной иконографии Марены. Источник: http://novoyazychestvo.ru/o-vozmozhnoj-ikonografii-mareny-3.html]
Однако Длугош — источник спорный: «(…) известны «провинциальные гнезненские и епархиальные краковские и познаньские статуты первой половины XV в.», в которых впервые, разрозненно встречаются имена «божков» Lado (варианты Łado, Alado), Yleli (Ileli, Hely), Yassa (Jasza, Yesse, Iesse, Issaya, Iassa, Agyessze), Tya (Tyja, Iaya), Gardina (Gardzyna)[20], почитание которых здесь осуждается; однако именно Длугош собрал их в единый список, приписав им те или иные свойства и в ряде случаев несколько изменив теонимы (Тия в Ния, Илелю в Дзидзилелю и т.д.). В «нахождении» функций божеств ему помогали сходство имён с отдельными античными теонимами, собственная фантазия и немалые познания в области народных верований. Хотя в современной русскоязычной науке божеств из «списка Длугоша» обычно не признают уже по меньшей мере столетие[21] (за исключением отдельных авторов), западнославянские исследователи в основном допускают возможность почитания тех или иных этих образов в польском народе. (…) Впрочем, перечисленные польские продолжатели Длугоша уже не обладают такой достоверностью[34]». [Кутарев О. В. История мистификаций и домыслов в области славянского пантеона (до середины XIX в.). Источник: https://dajbojic.livejournal.com/5937.html] Кроме того, обратите внимание — у Длугоша Марена вовсе не Смерть, а богиня плодородия.
Есть ещё свидетельство И. И. Срезневского: «В полдень же прохаживается (по Kotmarberg`у) какая-то Мара, заботясь, чтобы всё хорошо росло, особенно травы: её видали пастухи и приносили ей жертвы, прося у неё помощи своим стадам: зажигали огни и обливали землю молоком, вскипячённым с травами». [Сербо-лужицкия народные поверия (из бумаг И. И. Срезневского). Живая Старина, С-Пб.: 1890, вып. 2, с.60] Однако, у слова «мара» много значений, и даже в рамках культуры одного и того же народа это слово может иметь разный смысл: «В с.-з.-рус. и ю.-рус. традиции лексема мара обозначает женский персонаж, типологически подобный кикиморе. (…) рус. мара ‘злое существо, воплощающее смерть’ (курск., СРНГ 17:367)». [Славянские древности. Этнолингвистический словарь: В 5 тт. (Под ред. Н. И. Толстого). Т. 3. М.: 2004. Стр. 178-179.] Поэтому, тождественен ли мифологический персонаж из свидетельства Срезневского Маре-Смерти — неизвестно. В тексте ни о какой её связи со смертью речи нет (как и Марена Длугоша, она способствует плодородию). Более того, этот персонаж может быть вовсе не божеством, а локальным духом — написание слова «Мара» с заглавной буквы (как имени собственного) не доказывает наличия у неё божественного статуса — ср. в СДЭС: «Лексемы типа мара, бабка Мара, запечная мара часто служат для обозначения мифологического персонажа , которым пугают детей, надевая при этом шубу, вывернутую шерстью вверх (с. -рус.), ср. выражения типа: «Вон Мара придет, тебя заберет» (АA, каргопол.)». [Славянские древности. Этнолингвистический словарь: В 5 тт. (Под ред. Н. И. Толстого). Т. 3. М.: 2004. Стр. 179.]
Итак, Марене-Смерти, по-видимому, не поклонялись. Имеющиеся у нас свидетельства (и то, спорные) относятся к другой Марене (или другой её ипостаси), способствующей плодородию. К слову сказать, такое представление о ней имеет подтверждение в этнографии — в некоторых случаях Марена выступает в качестве персонификации весны / лета: «Как правило, после уничтожения чучела М. следовала вторая часть обряда: там же, за селом, молодежь украшала жердь, на которой было укреплено чучело, или специально срубленное в лесу зеленое деревце, ветку лоскутками и лентами; одежду, снятую с M., надевала здоровая девочка или специально избранная «королева» (královna), и все возвращались с песнями в село, поздравляя с приходом весны. За это их одаривали и угощали. Зеленые ветки или деревца — символ наступающей весны, жизни, здоровья (см. Деревце обрядовое). Деревце называлось máj, leto, nové leto, letecko (словац.), nové líto (чеш.), májíček (морав., р-н Йичина). (…) Известны варианты обряда, где М. и весеннее обрядовое деревце слились. В некоторых областях Западной Словакии на деревце укрепляли тряпичную куколку М. В Моравской Валахии в середине поста ходили с украшенным деревцем, в кроне которого была укреплена куколка, называемая mařena. (…) На Украине мареной называлось деревце, украшенное венками, цветами, бусами и лентами, — атрибут купальского обряда. Около него ставили соломенную куклу, одетую в женскую рубаху и также украшенную, — купало. Пока девушки пели и скакали через костер, парни подкрадывались, отнимали М., разрывали, разбрасывали или топили в воде. Части разорванной М. девушки относили в огород для плодородия». [Славянские древности. Этнолингвистический словарь: В 5 тт. (Под ред. Н. И. Толстого). Т. 3. М.: 2004. Стр. 181-182.] Среди ритуальных действий, проводимых с таким чучелом Марены, есть даже нечто, напоминающее жертвоприношение: «Более своеобразной купальская трапеза была в слободе Араповка Купянского у. Здесь девушки, сделав куклу Марыну, привязывали ее к ветке, которую втыкали в землю; перед Марыной ставили стол, накрывали его белой скатертью и клали хлеб и соль. Вокруг стола ходили с песнями, потом обходили с Марыной все село и топили ее; в заключение тут же, на берегу, закусывали хлебом, который стоял на столе (Иванов, 1907, 156)». [Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. Источник: http://net.knigi-x.ru/24raznoe/62725-5-v-sokolova-vesenne-letnie-kalendarnie-obryadi-russkih-ukraincev-belorusov-wwwrodnoveryru-akademiya-nauk-sssr-institu.php] В связи с этим нельзя не упомянуть также о зафиксированном в этнографии культе Весны (с мифами, молитвенными обращениями и жертвоприношениями — см. на нашем сайте тексты «Веснянки» и «Весна»).
Теперь самое важное. В славянской традиционной культуре прекрасно известна персонифицированная Смерть (которую так и называют — «Смерть»). К слову сказать, её чучело тоже уничтожают во время весенних календарных обрядов. Однако её культ обладает ярко выраженной спецификой.
Во-первых, ей, по-видимому, не приносили жертв: «В русских быличках Смерть тоже имеет антропоморфный облик. Обычно она является человеку во сне или наяву, предвещая его скорую кончину296, однако вступить с ней в контакт, как правило, нельзя, не говоря уже об угощении ее297. (…) «Задабривание Смерти» в причитаниях имеет сугубо риторический характер. Как отмечает В. И. Еремина, «у нас нет сведений об особом ритуальном угощении смерти…»305. Сами вопленицы описывают задабривание Смерти как упущенную возможность, которая, по сути, и не могла быть реализована». [Алексеевский М. Д. Смерть как персонаж похоронных причитаний Русского Севера. Источник: http://www.e-reading.club/chapter.php/1042257/22/Mortalnost_v_literature_i_kulture.html]
В одной из белорусских быличек есть мотив угощения Смерти, но угощавшая её хозяйка сама не знала, кого она кормит: «Йшла по дярэўни жэншчына во ўсём чорном. Ну и просила, ў кого встрэне, просила есьци. Да той не даў и той не даў, а потом одна жэншчына ей дала есьци. И вона поела и сказала, шчо: «Это я, Смэрть! То побачыте, як ў гэтой дярэўни будуть люди ўмирать, а вас нишчо не троне, у вас никто нэ умрэ, вы ўсе будэтэ жывы, бо вы мэнэ накормили». Як ей побачыли — а вона ў одэжы, а ее рукы и ногы сухие, як, ну, як шкилет. А вона и зноў повторыла: «То я, Смэрть!» Да шчэзла». [Народная демонология Полесья: Публикации текстов в записях 80-х — 90-х гг. XX века. Т. 3: Мифологизация природных явлений и человеческих состояний. М.: Издательский Дом ЯСК, 2016. Стр. 570-571.]
Во-вторых, редко встречающиеся молитвенные обращения к ней имеют сугубо личный характер. Приведу несколько примеров, которые мне удалось найти:
«Мой батько, як умирал, дак казал, што девочку с молоточком бачил. Вин и каже ей: «Смэртонько, матонько, забирай мэнэ скорее. Хоч ты и малэнька, но трудно ўмыраты»». [Народная демонология Полесья: Публикации текстов в записях 80-х — 90-х гг. XX века. Т. 3: Мифологизация природных явлений и человеческих состояний. М.: Издательский Дом ЯСК, 2016. Стр. 559.]
«Една тётка спала и ей сницца Смерть. Тётка ей говорить: «Забери меня на тот свет!» Смерть ей говорить: «Не заберу сегодня, пойду до Ивана»». [Там же. Стр. 588.]
«Посварылась з чоловикам, лягла спаты, прыйшла Смэрть з косою. А я еи ранишэ просыла, шчоб вона забрала мэнэ до сэбэ. Ну, Смэрть и кажэ: «Пишлы зи мною». А я обняла чоловика и крычу: «Нэ дай мэнэ!» А вона кажэ: «Шчоб такэ николы нэ казала». И пишла». [Там же. Стр. 590.]
Как видите, мало общего с тем, что мы наблюдаем в современном родноверии. Никаких «Мариных Кутов», коровьих черепов, чаш с пеплом, кольев с насаженными на них кусками сырого мяса, торжественных молитв и т. п. Вообще никаких жертв. И только личные просьбы. Я никого не призываю отказываться от почитания богини Смерти (в том числе, под именем Марены, если вам так больше нравится) — но, если вы говорите о «славянскости» и «традиционности» своей веры, то, возможно, стоит пересмотреть сложившуюся практику?
