За кажущейся неясной и нечеткой совокупностью известных нам языческих представлений древних славян скрываются мысли о системности, соразмерности, взаимоединстве и взаимосвязи функционирования мироздания; об общности и взаимодействии духа и материи, как разных проявлениях некоторой одной субстанции; о единстве мира в многообразии, как проявлении этого единства, связанного с некой основополагающей сутью вещей, выступающей в язычестве под образом духа-материи, который в бесчисленных своих вариациях оживляет все Мироздание от грубой материи камней до высшего мира богов.
О том, что дух представляется как утонченная материя, говорит, в частности, идея о материальности души. Многие исследователи указывали, что наш дух, душа находится в коренном родстве со словами дуть, воздух, дым, дума. При этом мировоззрение древних славян допускало мысли об отдельности души от тела, о сравнительной независимости ее от внешнего мира. М.И.Стеблин-Каменский в брошюре «Миф» отмечает, что душа всегда представляется в какой-то мере телесной. В понятии «душа» не подразумевается нечто чисто психическое, в нем нет четкого ограничения психического от физического. В этом понимании «душа» — это «результат объективации психического».
Подобное одновременное полуслияние-полуотделение духовного и материального в древнем мировоззрении означает, что понятия о духе и материи не были тождественными и носили достаточно выраженный отличительный характер. Особенность языческого мировоззрения в том и проявляется, что между материей и духом не признается резкой границы. В понимании славян, это как бы разные уровни единой субстанции, многообразие которой включает и плотную материю земли, и тонкую материю света, духа и божества. Сама материя в этом смысле жива и божественна. Проводя аналогии с древнегреческой философией, в которой уже получил свое развитие процесс рефлексии над древним мифологическим содержанием, хочется отметить, что идея единства духа и материи была хорошо развита у многих ее представителей. Фалес, по свидетельству Диогена Лаэртия, полагал космос одушевленным, живым и полным божественных сил. Для Гераклита бог — это периодический вечный огонь, и душа обладает определенной материальностью. Так, он считал, что «души испаряясь влажными вечно рождаются», а «сухой свет – душа, мудрейшая и наилучшая». Аналогично Зенон мыслил душу чувствительным испарением. Согласно Ксенофану, все едино и множественно, все разрешается в тождественное Всеединство, а вечно сущий универсум оказывается одной единообразной природой.
Начиная рассмотрение основных идей, в той или иной форме присутствующих в комплексе языческих представлений, необходимо, прежде всего, заметить, что языческому мировоззрению была присуща своеобразная протодиалектика, которая выражалась в неоднозначности и относительности большинства образов и понятий и их взаимоотношений. Это хорошо видно в относительности понятий добра и зла. В славянском язычестве не было сильно выраженного дуализма, четкого деления на положительное и отрицательное. Здесь интересно отметить созвучные размышления античного языческого философа Гераклита о том, что противоположности взаимообратимы, ибо «переменившись, суть те, а те, вновь переменившись, суть эти».
Относительно условности в славянском язычестве добра и зла подчеркнем мнение исследователя XIX века М.Б.Никифоровского. Согласно ему, злое начало у славян не имело того могущества и той самостоятельности, какими обладало начало доброе, хотя и представлялось в постоянной борьбе с ним. В конце концов, доброе начало всегда оставалось победителем. Доброе начало по преимуществу обоготворялось, по крайней мере, представлялось в гораздо более определенных и разнообразных божественных личностях, нежели начало злое. Злое начало мыслилось или под общим именем нечистой силы, или же дробилось в различных образах нечистых духов, чертей. При этом, добавляет ученый, в языческое время черти или великаны (демоны туч) представлялись также спутниками и помощниками Перуна в деле ниспослания на землю дождей и плодородия, а не только злобными супостатами, которых он преследует, как теперь народ представляет[1]. Л.Нидерле в фундаментальном своде «Древности» также отмечал, что славянское «бес» — отнюдь не всегда злое божество. Черти, в определенном смысле, ни что иное, как существа, находящиеся за чертой непосредственной человеческой реальности земной жизни, то есть принадлежащие другому, по всей видимости, более низшему, уровню Мироздания.
Многие исследователи — А.Ф.Гильфердинг, А.Н.Афанасьев, А.С.Фаминцин — предполагали наличие у славян богов добра и зла. Такие выводы обычно обосновываются или словами волхвов в христианской интерпретации в летописи под 1071 г. или свидетельством Гельмольда: «Есть у славян удивительное заблуждение. А именно: во время пиров и возлияний они пускают вкруговую жертвенную чашу, произнося при этом, не скажу благословения, а скорее заклинания от имени богов, а именно, доброго бога и злого, считая, что все преуспеяния добрым, а все несчастья злым богом направляются. Поэтому злого бога они на своем языке называют дьяволом, или Чернобогом. то есть черным богом».
Такое противопоставление кажется, на наш взгляд, надуманным, так как скорее всего, здесь смешаны несколько идей. Во-первых, это разграничение может относиться к богам разных уровней — низших – «подземных» и высших – «небесных» структур. Во-вторых, здесь смешаны понятия Чернобога и дьявола. Все зло, то есть низшее, недостойное мира людей, нарушающее его гармонию, в этом смысле, от дьявола — существа вносящего в силу своей свободы воли диссонанс в мироустроение. Тогда его слуги — поступающие также, и могут они принадлежать к любому из взаимосвязанных миров как видимых, так и невидимых. Чернобог же, как и другие божественные силы, призван карать, насылая несчастья — то, к чему, собственно говоря, зло и приводит. Заклинание от его имени и есть призыв к грозному наказанию за совершенное зло — нарушение миропорядка.
Древними славянами одновременно с выделением пары полюсных понятий всегда принималась во внимание их относительность. В этом смысле победу доброго начала над условно злым следует понимать как упорядочивание низшей структуры более высшей и восстановление гармонии в соотношении разных уровней единого мироздания. Зло, таким образом, мыслилось славянами не как таковое, а как нечто нарушающее гармоничный порядок вещей и потому находящееся в борьбе с более высоким строящим и упорядочивающим мир божественным началом. В то же самое время это нечто, при привнесении своего вклада в миропостроение, приобретает положительное значение.
Непонимание условности и скрытой относительности славянских языческих образов приводило различных исследователей к мысли или о неразвитости дуалистических представлений у славян, или, наоборот, об излишней дуальности, или же о противоречиях и несоответствиях в системе языческих верований. Вопросы дуальности славянских противопоставлений или так называемых бинарных оппозиций рассмотрены в работах Н.Костомарова, А.Н.Афанасьева, А.Н.Веселовского, А.М.Золотарева. В.О.Мочульского, М.Соколова, Н.И.Толстого, В.В.Иванова. В.Н.Топорова.
Историк Н.Костомаров не обнаружил у славян «никаких следов дуализма» и полагал, что славяне признавали единый верховный источник жизни. А.Н.Веселовский, В.О.Мочульский и М.Соколов по преимуществу исследовали дуалистические космогонические мифы у славян. Собрание и описание таких мифов хорошо представлено в их трудах, а также у Г.Городцова, В.Добровольского, А.Маркова, М.Драгоманова. Большинство ученых усматривали в дуалистических мифах бродячие мотивы. Н.Ф.Сумцов видел здесь несторианское влияние, А.Н.Веселовский связывал подобные космогонии с богомильской ересью, проникавшей на Русь вместе с апокрифами. Так или иначе, фольклористы не находили у славян собственного дуалистического мифотворчества, а следовательно, на их взгляд, для древних славян не было характерно оппозиционное мышление. Жесткие противопоставления, скорее всего, возникли исключительно в связи с христианским влиянием, с чем согласны все эти исследователи, которых более занимает вопрос о конкретных путях и носителях дуалистических идей на почву славянской духовной культуры.
Отсутствие в мировоззрении древних славян грубого дуализма косвенно подтверждается особенностями первобытного мышления, отмеченными в капитальном труде Л.Леви-Брюля[2]. В нем этнолог особенно подчеркивал, что первобытное мышление, названное им пра-логическое, не значит нелогическое, однако, во многих случаях оно иначе ориентировано — мистично, подчиняется закону партиципации и терпимо к противоречиям. По сути противоречия здесь не антагонистичны, а создают гармоничную целостную систему, где элементы занимают подвижные и взаимопеременяемые места.
В истории изучения древних славянских верований сильное влияние имеет и альтернативная точка зрения, согласно которой представлениям славян был свойственен дуализм. Один из основоположников мифологического исследования славянского язычества А.Н.Афанасьев в сочинении «Поэтические воззрения славян на природу» писал, что, обоготворив, как благое, все связанное с плодородием, развитием, славянин должен был тревожно отступить от всего, что казалось ему противным творческому делу жизни. У первобытных людей сложилось убеждение, что мрак и холод, враждебные божествам света и тепла, творятся другою могучею силою — нечистою, злою и разрушительною. Так «возник дуализм в религиозных верованиях» и «отдаленные наши предки, круг понимания которых необходимо ограничивался внешнею, материальною стороною, все разнообразие естественных явлений разделили не две противоположные силы».
Однако во взглядах А.Н.Афанасьева можно заметить противоречивость. Так, далее он пишет: «Поклоняясь стихийным божествам, человек одни и те же явления различал по мере участия их в создании и разрушении мировой жизни, по степени ближайшей или отдаленнейшей связи их с элементами света и тепла». Опустошительные бури и зимние вьюги считались порождением нечистой силы, рыщущими бесами, но одновременно весенние ветры признавались благодатными спутниками Перуна, они помогали ему в битвах со злыми духами, приносили семена плодородия на землю, вселяли в сердца любовь и здоровье. Аналогично и облака могли представляться то прекрасными вместилищами плодотворной влаги, то демоническими омрачителями ясного неба. Таким образом, косвенно А.Н.Афанасьев сам подтверждает совсем не то, что постулирует, так как именно эти примеры наилучшим образом показывают всю условность и относительность каких-либо противопоставлений в славянском язычестве.
Подобная исследовательская тенденция в наше время получила развитие в работах А.М.Золотарева. В книге «Родовой строй и первобытная мифология» он отмечает, что хотя дуалистические мифы у славянских народов встречаются довольно часто, в них заметно сильное влияние «греко-русских церковных и литературных» традиций. В тоже время А.М.Золотарев более склонен считать, что дуалистический миф о сотворении вселенной зарождался повсеместно и самопроизвольно как отражение дуально-родовой организации общества. Подтверждение своих взглядов он видел помимо прочего в свидетельстве Гельмольда о Белбоге и Чернобоге у славян.
В связи с проблемой оппозиций в древнем мировоззрении безусловного интереса заслуживает структуралистская школа. Основные предпосылки этого течения были заложены лингвистическим структурализмом, они связаны с предположением, что человеческий язык выступает как средство общения людей благодаря определенной структуре, а именно в силу противопоставлений или оппозиций между элементарными единицами, на которые разлагается звуковая сторона языка — фонемами. Система фонем по законам функционирования близка к процессам передачи информации по различным каналам связи, то есть может быть описана в терминах теории информации.
Лингвистический структурализм повлиял на создание структуралистских школ в области гуманитарных наук. Подобный подход был предпринят и в мифологии. Здесь акцентировалось внимание на таких противоположностях, как небо и земля, верх и низ, жизнь и смерть, мужчина и женщина. Но, как правильно заметил М.И.Стеблин-Каменский, такого типа противоположности можно обнаружить абсолютно всюду. Однако это не означает, что они образуют структуру, аналогичную звуковой структуре языка. Надо учитывать, что языковая структура есть объективная реальность, благодаря которой язык функционирует, а найденная в мифах по сути лишь игра ума, поскольку не может работать. Трактовка мифа как языка не более чем натянутая метафора.
Мифологический структурализм, тем не менее, получил большую известность и популярность. Одним из основоположников данного направления стал французский философ и этнолог К.Леви-Стросс. Он широко применил к мифам — реликтам древнего мировоззрения — термины лингвистики и теории информации, такие как «комбинаторные варианты», «различительные признаки», «парадигмы», «маркированность», «коды». Позиция К.Леви-Стросса основана на поисках в совокупности различных вариантов мифологических сюжетов системы оппозиций с «промежуточным членом». Эта конкретная оппозиция разрешает некоторое конкретное противоречие, и содержание мифа выступает как какая-то рекомендация. Структура мифа, по К.Леви-Строссу, трактуется как его содержание. При этом содержание мифа он понимает как абстрактную модель человеческой мысли, состоящую из оппозиции и промежуточного члена.
Среди исследователей славянской мифологии крупными представителями структурализма являются известные отечественные филологи В.В.Иванов и В.Н.Топоров. В отношении древнеславянской картины мира они предполагают, что мир описывался системой двоичных противопоставлений, так называемых бинарных оппозиций, определявших пространственные, временные и социальные характеристики мира. С точки зрения этих исследователей, дуалистический принцип противопоставления, то есть благоприятного — неблагоприятного для коллектива, реализовался иногда в мифологических персонажах, наделенных положительными или отрицательными функциями, или в персонифицированных членах оппозиций. Основными парами таких противопоставлений филологи считают: счастье (доля) — несчастье (недоля); жизнь — смерть; чет — нечет; правый — левый; мужской — женский; верх — низ; небо — земля; юг — север и восток — запад; солнце — луна; белый — черный; священный — мирской и другие. На этом основании ученые предприняли реконструкцию гипотетического первичного грозового мифа.
Сомнения в адекватности прочитанной в мифах информации, выделенной при структуралистском анализе, вызывает, однако, именно факт самой неочевидности мифических рекомендаций и, вообще, содержания для потенциальных слушателей мифов, а также предельная абстрактность понимания содержания мифов в структурализме.
В славянском язычестве, как нам видится, существовали органичные отношения образов, отражающих разные уровни единого Мироздания, без противопоставления и жесткого обособления злого начала. Зло понималось только как относительное нарушение первичного порядка и гармонии. Возникновение дуалистических космогонических мифов есть следствие влияния христианской церковной традиции, под воздействием которой они, по сути, и сформировались. Такая позиция может быть оценена как достаточно достоверная, точно отражающая особенности древнего мышления. Жесткие оппозиции не могли быть свойственны древним славянам, напротив, для них была более характерна относительность любой пары противоположностей. Относительную незаданность и неопределенность языческих понятий, в том числе составляющих полюсные пары, необходимо учитывать при рассмотрении всех языческих представлений.
/Приводится по изданию: Осипова О.С. «Славянское языческое миропонимание. (Философское исследование)». М., 2000/
Скан., подготовка — Ставр.
[1] Никифоровский М.Б. «Русское язычество. Опыт популярного изложения исторических сведений о язычестве». СПб., 1875.
[2] Леви-Брюль Л. «Сверхъестественное в первобытном мышлении». М., 1994.
