История сия случилась в лета древние, в годы давние на Родной Земле нашей. Токмо вот в каком краю её – то никто уж точно и не скажет. Потомки полян рекут, что произошло это в их краях; потомки вятичей гордых, – что у них, на брегах Оки-реки; потомки словен Новоградских сказывают, что истинно в их краю это было – на самой на укра́ине Земли Русской, у моря Варяжского. А может статься, что в лета те давние-незапамятные и не единожды такое случалось…
Сказывают, что в дружине, что от всех родов во крае том сбиралась, помимо прочих было три воя хоробрых, и звались они, будто бы – Богуслав, Ратмир и Славута, а други промеж себя были – ну просто не разлей вода. (Князя же их, верховоду дружинного, Предславом звали.) И, сказывают, будто – уж не знамо с чего – решили они (не скажу что сразу все трое, а может кто раньше, а кто позже), что призваны они к Волховскому Служению. И до того шибко заспорили они промеж себя о том, кто более следовать Стезе сей способен, что насилу не передрались. А и то дело: у Богуслава – мать к ворожению всякому способность имела, у Ратмира – дед травами да кореньями лечить умел. И у одного лишь Славуты – все в роду, что отец, что дед, что прадед с пращурами, как один воями были. И, кажись, что уж он-то точно к Стезе Воинской, а не Волховской Богами призван, а ведь вот, поди ж ты, не слабже Ратмира с Богуславом упёрся… То нам неведомо – долго ли спорили они, да токмо решили пойти к волхву старому, что при Капище у самого леса жил. Всё равно ведь, – подумали они, – к нему в выученики идти, премудростям да чудесам всяким обучаться, ежели и взаправду ко Стезе таковой кто призван, так пусть он и рассудит. А волхв тот до того стар был, что, рекут, будто ещё при прадедах воев тех он сородичей учил Богам требы класть да облака гонял, когда в том нужда была.
И знал он, како то волхву и подобает, что Серп Марены уж занесён, дабы Вервь Жизни его во Яви пресечь, и что Вещий уже Навь отверз пред ним. И давно бы он ко Лугам Вельим отошёл (к тому же сказывали про него, что и при жизни был он там не единожды), да вот токмо кого в выученики себе избрать, обучить да после себя при Капище Боговом оставить, не решил ещё. Потому и попросил он Велеса Мудрого, волхвов всех Покровителя Вышнего, дабы не призывал Он его во Ино пока. Ибо, како о том Покон Старый речёт, волхву подобает во Навь уходить, лишь Веду Древнюю наследнику своему открыв, Мудрость Тайную ему передав.
Пришли вои к волхву старому и рекут ему тако, что, мол, рассуди нас, старче, по мудрости да по справедливости. Заспорили зело мы промеж себя – кто из нас ко Стезе Волховской наипаче призван, кто ко деяниям чародейским да волшбе потаённой наипаче других способен. Кому из нас к тебе в выученики идти, а кому, как и прежде, в дружине с князем славы воинской искать.
«Вот незадача, – подумал про себя волхв, – как искал я, кого потворником себе взять, так вроде и не хотел никто. Молодцы-то ныне эвон – всё в дружине у князя быстрой славы да полона богатого снискать норовят. А тут цельных три охотника зараз нашлось!»
Вслух же тако сказал:
- Ну, коли за Стезю Волховскую промеж себя прю имеете, коли все трое на Стезю оную встать дерзаете, тогда и спать вам ныне на Капище. Потому как дело-то уж к нощи идёт, а спор ваш серьёзен тако, что вмиг его не разрешить мне. Вы вот како содейте: ныне ложитесь спать здесь, на Капище, а завтра поутру сказывать будете, кому какие сны снились, кому какие чуда чудились, после и поразмыслим! – Сказал да улыбнулся незаметно во браду седую.
Про себя же подумал: «Молодцы-то горячи, Вещий их знает, а ну как не поверят мне, старому, ежели и взаправду в ком из них способность ко Стезе Волховской усмотрю? На Капище же – Земля Святая, заговорённая, место не людское, но Богово. Оно само укажет, само рассудит, кому да кем быть».
И подумали вои на слова волхва старого: «Видно, взаправду люди рекут, что выжил уж из ума волхв наш по старости. Заместо того, чтоб рассудить по Правде, – на Капище спать укладывает, а назавтра сны заставит рассказывать. Хотя и волхвом зовётся, а того не знает, что нам кроме сечь лютых, кроме пива и медов хмельных да кроме девок налитых отродясь ничего не снилось». Однако ослушаться не решились. И токмо до Земли Капищной докоснулись, как тут же все трое и уснули мгновенно. Будто Сон–травы изрядно хлебнумши…
Темяна нощь наземь спустилась. И, кажись, будто сполохи молоний Небо озаряли у дальней кроми леса, кажись, будто травы да дерева на языке своём неведомое шептали… А может статься, что и лишь казалось то…
Наутро же стал волхв воев выспрашивать, кому да что приснилось да причудилось.
Первым Богуслав сказывать начал:
- Приснилось мне, – молвит, – старче, и вы, други, ни дать ни взять, а чудо чудное. Виделось мне, будто иду я – вроде как по Земле, а и по Небу; вроде как по лесу, а и над лесом. Да и лес-то – вроде как наш, а посмотришь, так вроде как и незнаемый. И нету на мне ни кольчуги, ни шлема кованного, а токмо лишь рубаха льняная, пояс, отцом подаренный, да порты с сапогами. А из оружия – токмо нож один за сапогом торчит.
Долго ли шёл, того не знаю. И слышится мне, будто гром гремит с далека, и будто ко мне приближается. А после вижу – с восходу, от самого виднокрая, рать несметная скачет. Да не по земле кони её копытами топчут, а по облакам, по-над лесом, по-над полем споро так да резво идут. Ну, думаю, Ящер меня разбери, прощайте, други да сородичи, – рать-то великая надвигается, а ну как не наша, а у меня оружьем – один токмо нож засапожный. Ну да ладно, думаю, всё едино живым не дамся. Вытащил я нож свой да изготовился смерть лютую принять.
И смотрю – поперёд рати той князь их, видно, скачет. По виду да по оружью – вроде наш, а конь у него – ну диво дивное, а не конь – с ноздрей дым с пламенем валит, из глаз – будто искры сыпет, с-под копыт – молоньи сверкают. Да и князь сам чудной не менее – власы как из туч грозовых содеяны, а усы рудяные, златом чистым сверкающие. С боку меч висит – до того огромен, что, как мыслю, токмо Святогор, про коего старцы былины сказывают, поднять бы его осилил. Ножны все в узорочьях расписных, туля со стрелами таковая же. Доспех на нём ладный, добро кованный. В деснице секиру сжимает – по виду, так не менее тяжёлую, нежели меч его. На щите – коло шестилучёвое, какое вои наши оберегом на шее носят. А взгляд его – суров да тяжёл непомерно, так что смотрит – будто жернов на тебя кладёт! И прямо ко мне едет! Не скажу, други, что не испужался я, да токмо смерть без брани не по мне. Не одолею, думаю, так хоть сгибну без сраму!
А князь-то речёт мне: «Да ты, Богуслав, смотрю, никак со мною ратоборствовать удумал!» И откуда токмо имя моё узнал?.. Отвечаю я ему, со всех сил держась, дабы колени ходуном не ходили: «По всему видно, что воин ты достойный, да токмо и я не лыком шит. А какой воин не рад доброму супротивнику во чистом поле? Потому брани хочешь – бейся, а нет – так поезжай своей дорогой!»
А он речёт тако: «Ну, по словам таким сразу видать – ярые вои в дружине Предславовой, не напрасно Вече его над войском поставило!» И откуда токмо князя нашего знает?!.. Всё более я диву даюсь. А он отвечает мне, будто мысли мои угадав: «Уж мне ли не знать внуцей своих, уж мне ли не ведать, кто самой жизнью своей требу щедрую мне возносит!» Тут и подумал я: неужто сам Перун, Бог Сильный, со мной разговоры разговаривает? «Да кто ты, княже?» – реку ему, не удержавшись. А он заместо ответа секиру свою ко облакам воздел, да так, что показалось мне, будто само Небо рассёк! И спали с неё молоньи многие, и загрохотало окрест так, что токмо уши затыкай! Поддал коня своего под бока шпорой, да поскакал мимо меня. И заходило ходуном всё от копыт коня того. А за ним и дружина его неисчислимая потекла…
И вот, верите, други иль нет, а токмо увидал я средь дружинников тех и деда своего – Бреслава, и Избора – твоего, Славута, деда, и князя нашего прежнего Спеха, и многих воев наших, что на полях бранных полегли. И были они как живые все, вот как я сейчас, токмо лицом зело белые. И кричал я им – уж не вспомню что, но проезжали они мимо – гордо да чинно, словно не слыша…
И только дружина та за виднокраем скрылась, как смотрю – прям на меня хорты прут, числом немеряным! Ну, я опять за нож, а сам думаю – не похоже, чтоб и волки со мною речи завесть удумали! А они кружить-то коло меня начали, а нападать не нападают, верно, бояться – думаю. И подъезжает тут ко мне вслед за ними всадник неведомый. Конь его – белее белого, аж в глазах засвербело от белизны той, кольчуга словно из чиста злата содеяна, в руке копьё держит, шелома нету на главе его, кудри також белы-вьющися, а ликом то, други, до того леп да пригож, что в сравнении с ним Зорян, на коего отродясь все девки глаз ложут, – и тот упырём дряговенным покажется. И видел я, что не смотря на лицо лепое да безбородое, силы в нём премного, да и уменью воинскому, по всему видать, обучен – копьецом-то, что былинкою малой поигрывает. И только подъехал он, как хорты, будто учёные, у копыт коня его сели да на меня смотрят. «Кто, – реку я ему, – ты?» А он ни слова мне, ни полслова. Смотрит так пристально, волки тако же – сидят да смотрят…
- Ну и что дальше-то? – Вопросил настороженно Богуслава вельми закручинившийся за время рассказа Ратмир.
- А дальше, други, проснулся я – вон, старче разбудил! – С некоторой досадой в голосе ответствовал Богуслав.
И сказал волхв старый, всей речи Богуславовой без единого вопросу вняв:
- Поистине, Стезя твоя, Богами нашими тебе наказанная, не волхвом быть, но воем великим! Ведаю тако: истинно Перун с тобой разговаривал, истинно Его, Небесного Воителя, Громовержца ты по незнанию на бой вызвать пытался! Да и то бы не диво было, бо Перун потомкам своим, тем, в ком Дух Его во Яви бытует, завсегда привидеться может. Завсегда оных Крепью Своей питает. А вот второй – всадник на коне белом да с ликом пригожим – то, како ведаю, Яровит – Бог Яри воинской, Пастух Волчий. Отец Ему – сам Велес, Навий Бог. И в том – истинно Воля Всебожья Родова проявлена! Бо коли и Яровит тебе Лик Свой открыл – то значит и Велес Рогий також наказывает тебе Стезю Воинову. Ведаю: скоро уж призовёт Перун во дружину свою Небесную Предслава, князя нашего. Ведаю такожде и то: изберёт Вече князем новым тебя, Богуслав. Ждут тебя сечи многие да ярые, ждут тебя подвиги воинские, суждена тебе слава великая! Тако я Наказ Богов Родных наших ведаю!
И вопрошал Богуслав волхва прозорливого:
- Что-же, отче, выходит, видел я самого Перуна с Ярилою? Выходит, что ведаю я истинный Облик Их? А что же, егда вопрошаешь старцев мудрых о том, какие они Собой – Боги наши, выходит, обман рекут старцы те, говоря что неведом нам Истый Лик Божский? Я то вон – аж цельных двух за раз узрел!
И отвечал ему волхв, усмехнувшись:
- Молод ты, Богуслав, потому и дерзаешь с Мудростию старцев тягаться. Истинно рекут они, бо Боги наши являют каждому Образ Свой доступным да понятным, по мере его. Для кого-то Перун – это гроза с молоньей, для кого-то – мощь великая, для кого-то – Пращур его и поистине само воинское умение его. А есть и такие, для кого Он – не боле чем лишь деревяшка пустая, из коей Чур на Капище вырезан. И правы старцы, истинно каждый зрит Богов Родных по разумению своему! А какие Они на самом деле – так то при жизни нам узреть вельми сложно…
После речи такой стал волхв далее выспрашивать. Черёд был Ратмиру сказывать.
- Привиделось мне, други, такое, о чём, как мыслю, посредь воев не токмо рассказывать, а и подумать-то срамно! Сниться мне, что плыву я на лодье, да не среди воев хоробрых, а среди людей торговых. А и не кольчуга на мне добрая, а кафтан расшитый. Из оружия же – токмо лишь меч, да и тот, поди, заржавленный, на поясе с мошною рядом болтается. В общем, выходит, привиделось мне, что не витязь я вовсе, а как есть – купчина! Такой вот, други, сон срамной! – С горечью во гласе Ратмир сказывал. – И что же, старче, выходит, что и взаправду быть мне купчиной, а не воем, коли сон таковой на Земле Капищной-заговорённой мне явился?
И ответствовал Ратмиру волхв тако:
- Что до Стези твоей, так истинно на роду тебе написано не воем, но купцом быть. А вот про то, что, де, срамно это, скажу тако: видно по словам твоим, что молод ты ещё, лёгкой славы ищешь. А и того не ведаешь, что Стезя купца умелого не менее потребна да почётна, нежели Стезя воинская. Ибо истинно речено, что каждый хорош на СВОЁМ месте! Способность ко Стезе таковой тебе Богами даждена, Сердце же твоё близко призвание своё чуяло, ибо Стезе купцов, како и Волховской Стезе – Велес Мудрый покровительствует. И ведаю я, что лишь глупый да неразумный не будет свои истинные умения, Свыше дажденые, раскрывать да преумножать. Потому – своим умом живи, да на других не оглядывайся. И ещё про купцов ведомо мне: настанут времена такие, егда купцы те почитай что всем миром править будут, егда не меч добрый, не поединок честной споры нерешаемы решать будет, но монета звонкая. К добру ли сие, или к худу – то не мне говорить, но поистине – тако будет…
И пришел черёд сказывать молчавшему в раздумье до сей поры Славуте:
- Не ведаю я, отче, и вы, други – сон ли то был, иль въяве со мною тако происходило…
Будто лежу я, как есть тут – на Капище, вы спите уж давно, ко мне же сон – ну никак нейдёт. И вдруг вижу – старец какой-то из лесу выходит. Подумал я сперва, что ты это, отче. А после смотрю – и ростом выше едва не вдвое, и шкурою бера от самой главы до пят укрыт, и, главно дело, ворон на плече его сидит и не улетает. Встал я, дабы вопросить старца того – откуда, мол, да кто, а он обратно ко лесу повернул. И пошёл я за ним вослед, словно Силою какой неодолимой ведомый, словно ноги сами понесли! И начало тут творится окрест невообразимое: кажется мне, будто всё – и дерева, и травы, и ручьи, и блата топкие – всё будто говорить да шептать начало на языке своём, а я будто язык тот понимаю! И оказался старец тот прямо предо мною, словно с-под Земли вырос. Росту непомерного, брада белая чуть ли не до поясу, на посох резной с навершием двурогим опирается, а в глазах его – то Огнь горит, то Темь непроглядная видится. И поднялся тут коло меня ветер закрутный, сильный, а у старца того – ни единый волос не шелохнётся. И смотрит он на меня глазами своими необычайными, а я не токмо с места сойти, а и ни единым пальцем шевельнуть не могу! Долго ли смотрел он так, не ведаю, потому как словно бы и Время само остановилось. И пошёл он прочь от меня – дальше по лесу, и почуял я, что надо мне вслед за ним идти, и пытался я со всех сил своих сойти с места того. И держала меня словно Сила какая на месте том. И обращался я многажды ко Матери Сырой Земле – дабы коль Она меня на месте том держит, так отпустила бы, а ежели не Она – так напитала бы меня Силою своей Тримогутной, дабы с места того мне сойти бы… И сошёл я всё ж таки с места того, жилы чуть не порвав. В тот же самый миг вдруг исчезло всё, словно и не было. Огляделся я – как и прежде лежу тут, на Капище. Токмо одежда вся на мне в иглах еловых да в коре дерев, токмо волосы все на мне будто дыбом стоят, да всклокочены! Растолкуй, отче, что было со мною, кто старец тот, да что значит сие?
И отвечал ему волхв, враз лицом просияв:
- Вот он, мой ученик! На тебя, Славута, Велеса выбор пал, ты ко Стезе Волхвов призван! Старец тот, про кого ты рёк, есть сам Велес – Бог Нави Всемогущий. А во сне ли Он приходил к тебе, или въяве с тобой сие было, то не столь важно, бо Велесу во всех трёх Мирах все пути-дороги подвластны, и уж какой тропою Он свою Волю тебе укажет – то токмо Ему одному и ведомо. И знаемо мне вот ещё что: видать по нраву ты Ему пришёлся, коли сумел, как сказываешь, с места сойти, Силу Земли Сырой приняв. Потому и снял Он наважденье свое волошебное. И отныне, Славута, быть тебе выучеником моим, Стезю Волховскую постигать. Ведаю: истинно мудрый да прозорливый волхв из тебя выйдет, коли ленится не будешь, коли к сему разум да Сердце своё приложишь. Потому меч свой да кольчугу брату своему меньшому дай, по летам ему уже воем быть. У нас же не в мечах вострых да не в секирах тяжких, у нас поистине – во ИНОМ Сила!
Тако старый волхв рёк, тако и стало всё, по слову его, по Воле Богов Родных: Богуслав князем стал, воев в походы многие водить начал; Ратмир и взаправду купечествовать начал, края да грады многие заморские не мечем покоряя, но хитростию купеческой да монетой звонкою; Славута же, многим премудростям выучившись, наречён был старейшими да мудрейшими из волхвов именем новым – волхв Велесил, ибо сумел он во себя самого Силу Земли Матери принять, да колдовское наважденье, Велесом-Богом во испытанье ему посланное, пересилить…
Так Древний Сказ о выборе Стези повествует, а где сие было, и было ли вообще, то нам не ведомо…
Обретено и записано Ставром на Родной Земле в месяц цветень (апрель) лета 4412 от
Основания Словенска Великого (2003 А. D.)
Во Славу Родных Богов, во Славу Предков наших!
