Редактор отдела культуры издательского дома «Вечерняя Казань» об отношении к жизни, профессии, дружбе, искусству, планах и о многом другом.
Ольга Юхновская
Редактор отдела культуры издательского дома «Вечерняя Казань» отмечает 45-летний юбилей в журналистике. В преддверии «дня рождения» Ольга дала одно из своих немногих интервью Яне Ветровой-Шраер. Публикуем текстовую версию видеоинтервью и поздравляем Ольгу с творческим юбилеем!
С чего все начиналось?
- Газета «Вечерняя Казань» вышла в январе 1979 года. Я в тот год оканчивала школу. Ну и так вот обидно: мне в школе дали не самую лестную характеристику — дескать, слишком прямолинейна.
- Вы уже в школе такой были?
- Да, нехорошая характеристика. И не дали мне несколько грамот, когда за несколько лет одни пятерки. А каждая грамота тогда давала половину балла. В общем, я полбалла недобрала при поступлении в университет. И плюс эта характеристика… Несмотря на наличие печатных работ! В школе я с 14 лет печаталась: в «Комсомольце Татарии» — все там собирали молодежь, и газете Ленинского университета — вся молодежь творческая вокруг этих изданий группировалась. Там же я еще занималась в студии Ars. Николай Николаевич Беляев, известный поэт, наш учитель, вот у него занималась. Там познакомилась с кучей людей, с которыми до сих пор дружу. Например, профессор, музыкант Елена Бурундуковская — она поэт прекрасный. А также Алексей Остудин, тоже давнишний-давнишний мой товарищ. Там и познакомились.
Фото: личный архив Ольги Юхновской
Ну и вот, недобрав баллы, я: «Что ж делать?» И тут мой дед, у которого в бэкграунде журналистика. Был он собкором «Комсомольской правды» по Приморскому краю. У меня корочка дома хранится — «Комсомольская правда» с одним орденом. Действительно, обращаю внимание, по 31 декабря 1941 года. Летом деда призвали, и он работал во фронтовых газетах. Ну, впрочем, я так поняла по его очень скромным рассказам, тоже воевал и болел потом сильно. После Великой Отечественной прошел еще Японскую. После его командировали в составе корпункта «Красной звезды» в Корею. И вот мой дед был свидетелем, как СССР и США делили Корею на две части. У меня в домашнем архиве есть несколько фотографий этого большого события.
- Он сам снимал?
- Мне трудно сказать, возможно, кто-то снимал. Возможно, фотограф. Это из его архива фотографии. Он был пишущим журналистом. В 1953 году его в чине майора (тогда происходило сокращение армии) прислали в Казань для того, чтобы он создал многотиражную газету военно-промышленного комплекса на заводе «КОМЗ». И называлась она «Знамя Победы». Вот в это «Знамя Победы» я и пришла, недобрав свои полбалла, на должность диктора радиовещания. Первая запись в моей трудовой книжке сделана 10 сентября 1979 года.
- То есть у вас образования не было профессионального?
- У меня был общественный факультет при университете и, очевидно, некие способности, потому что меня проверили. Поступила я через два года. У меня было уже в моем портфолио более 200 публикаций. И мне настоятельно предлагали на дневное: сдала я всё очень хорошо. А я уже отказалась, потому что вошла во вкус, и я поняла… Поняла, что эта профессия — это мое. То есть это не просто какие-то «хотелки» юной девчонки, которая хочет, как сейчас молодежь пишет, славу и денег. Нет, мы шли в профессию, понимая, что это миссия.
— А какая миссия?
— Миссия помогать людям.
— Вы считаете, что журналистика помогает людям?
— Помогает. Во всяком случае, я стараюсь всегда это делать.
— Кому помогли?
— Я, не называя фамилий, все-таки скажу. Поскольку я всегда ориентируюсь на людей культуры, то даже публикация об их проблемах или их творчестве — это всегда им помогает. Но если говорить о последних временах... То есть культурная так называемая журналистика точно так же способствует формированию гражданского общества. Может фокусировать внимание аудитории на очень важных вопросах. Просто эти вопросы могут не мгновенно решаться, но они же начинают работать. Несколько лет назад я воспользовалась своим служебным положением и спасла от увольнения очень крутого творческого человека. Он остался в своей творческой среде. Я тот день воспринимаю как личный праздник. Ну так, о добрых делах не принято кричать.
— Скажите, когда вообще тяжелее всего было журналисту работать? У вас же опыт, как вы говорите, 45 лет уже практически.
— В юности это все-таки какое-то немножко беспамятное состояние: ты только набираешь свое, свои камушки собираешь. Годы до перестройки довольно унылые были. Очень даже унылые. Даже бесперспективные, не то что скучные. Но вот от этого я чудом открутилась: «Как так, журналист не партийный?» Надо вступать. А у меня партийных, кроме деда Юхновского, который был вынужден, наверное, быть членом партии, куда деваться, больше и не особо так. Ну, были там старички, но не мои родители, не мамины, папины, бабушки, дедушки... Как-то я не стремилась, не хотела. А потом, вы поймите, это уже излет СССР, в воздухе это витало. Все сидели на политлетучках и про себя ржали. В общем, это все воспринималось как оксюморон какой-то. То есть внешняя жизнь — одна картинка, а реальная жизнь — другая. Но тем не менее никто не знал, когда всё закончится. Так что по 86-й год времена были очень непростые. Принудительные голосования, следуя вот этой характеристике школьной. В 18 лет я знала, что это такое: голосуйте за этих — и всё. И все, как бараны, идут и голосуют за этих. То есть не голосовать не предполагалось. Мне 18 лет, это 79-й год, и я не пошла на выборы. И приехала со свидания довольно поздно. В девять-полдесятого вечера к нам стучат в дверь. Стоят, значит, трое из ларца, ящик этот свой, мужчина и тетенька. И так прям с напором: «Вы не голосовали!» Я говорю: «Да, и не хочу. А вы кого мне предлагаете, я знать не знаю этих людей». Вот такая ситуация была не очень приятная, потому что свидетели, тут же родители. Я же все-таки еще опекаемое лицо, мне вот только 18 исполнилось, в декабре выборы. Но я отказалась.
- И ничего вам за это не было?
- Ничего мне за это не было.
- Почему?
- Потому что я сказала: «Где закон, по которому вы меня обязаны принудить голосовать?»
- А когда вы себе назначили статус «очень вредного журналиста»? То, что у вас написано.
- Да это меня кто-то так назвал. Ну, потому что вредный. Вредный, да. Потому что… Ну так я не особо оглядываюсь на какие-то хорошие отношения, чисто внешние, с какими-то чиновниками. То есть я не лоббист по натуре своей вообще, я не лизоблюд. Поэтому говорю правду, многим людям это не нравится.
Фото: личный архив Ольги Юхновской
- А сейчас тяжелее стало работать по сравнению с теми унылыми временами?
- Давайте так скажем, был прекрасный, веселый период с восемьдесят шестого по начало двухтысячных, да? В журналистике. Во-первых, появилась возможность общаться с коллегами из-за рубежа. Смотреть, как у них там все происходит. У меня была возможность поучиться на курсах ВBС и посотрудничать с радио «Свобода»*** (СМИ, выполняющее функции иноагента; деятельность организации признана нежелательной на территории РФ — «ВК»). Но я должна сказать, что местная ФСБ сразу заинтересовалось. Кто-то из моих коллег постучал там, сообщил. Меня попытались вызвать на разговор. Я сказала: «Я родиной не торгую и не торговала. Секреты выдавать никакие не буду. Но поработать со всемирно известным средством массовой информации — это честь, это очень интересно». И 5 лет я с ними сотрудничала, с 1998-го по 2003-й.
О работе на радио и в изданиях
- Я читала в одном из ваших интервью, что радио для вас очень много значит. Что это самый любимый жанр журналистики.
- Я не давала таких интервью. Это вы читали у меня на Facebook* (принадлежит организации Meta**, признанной в России экстремистской и запрещенной. — «ВК»), в соцсетях, скорее всего.
- Это, по-моему, со студентами что-то.
- Сегодняшнее наше с вами интервью — от силы третье за всю жизнь. Радио дает ощущение вот этой свободы. Во-вторых, это определенная проверка самого себя. Вот опять же: как ты будешь говорить? С какими интонациями? Ведь важно, даже если это новостное сообщение, минута, то есть 3 секунды на подводку тебе дается. То есть ты пишешь текст для диктора и 57 секунд ты должен рассказать. Поверьте, это немало.
- Это про реальные тайминги говорим?
- Реальный тайминг. Это новостная запись, это формат А4. Это довольно большой объем. Там надо поработать, чтобы согласные не сливались, не получались смешные комбинации. Я уже сказала — интонация, смысловые, конечно, вещи. Не простой рубленый язык, но и не перенасыщенный какими-то сложными словесными оборотами. Ведь апеллируешь к человеку, которого ты не видишь и не знаешь. И тебе важно, чтобы он не ушел от динамика, а выслушал тебя до конца. Однажды была история. Я была на поминках, пожилого человека хоронили. И сидели люди такого же возраста, 70 плюс. И мне говорят: «Так ты на радио работаешь?» Я спрашиваю: «А вы «Русское радио» слушаете?» (я в тот момент совмещала главное редакторство на «Русском радио» в Казани и корреспондентство на радио «Свобода»***(СМИ, выполняющее функции иноагента; деятельность организации признана нежелательной на территории РФ — «ВК») — «Нет, мы слушаем радио «Свобода»*** (СМИ, выполняющее функции иноагента; деятельность организации признана нежелательной на территории РФ — «ВК»). Ну и тоже так было приятно: люди ехали по Голландии, приехали в Россию, говорили, что слушали твой репортаж. В Америке так же было.
- На радио «Волга», вы говорили, тоже были редактором. Я просто тоже там работала.
- Да, я была там главным редактором, с 98-й по 99-й точно. Потом я очень плавно, вернее, быстро перешла на «Русское радио» в Казани.
- Новостями там занимались?
- Я была главным редактором. Под моим руководством мы выделились в редакцию. Во-первых, я сформировала свою рекламную группу. На каждую программу у нас были разработаны представительские какие-то листы. Я должна сказать, что на трех-пятиминутную программу, которая шла 3 раза в неделю (я вела ее), очередь стояла на три месяца вперед. Вообще при мне мы сделали там 15 авторских программ. Работали Ирина Нижельская, руководитель пресс-службы МВД, Линар Исхаков. Ну, и много других людей.
Кстати говоря, уже позже я работала на радио «Пассаж»... Когда я вернулась из Киева, первым моим местом работы стало радио «Пассаж» — первое негосударственное радио в Казани, которое открыли Артем Карапетян (который теперь известен широко как Ян Арт) и Александр Таркаев, при его содействии непосредственно. Нас, сотрудников радио «Пассаж», учила заслуженная артистка, актриса Качаловского театра Ирина Игоревна Чернавина. Она дала, я считаю, очень большие навыки. Еще мне помогло, я думаю, занятие в музыкальной школе, хотя школу я не закончила.
- Почему? Бросили?
- Да, я бросила, потому что я увлеклась: стала активно писать стихи, ходить в 2два литобъединения, заниматься спортом, волейболом. Но на пении, у меня был второй альт, голос мне поставили, дыхалку поставили, это очень важно. Кстати, вот на «Русском радио» это тоже применили. Потому что там же еще была пейджинговая компания....
- Было такое, да.
- И там девчонки: «Сё-сё-сё! Здравствуйте!» — вот такой пионервожатский голосок. А высокие голоса вообще не воспринимаются слушателем. Я не знаю, как клиенты, но я делала замечание владельцам, говорила: «Ищите людей с более низкими голосами и учите их дикции».
- Вы писали еще и в других изданиях: «Аргументы и факты», «Российская газета»….
- Ну, 45 лет — представляете, сколько всего. Во-первых, я все сферы попробовала. Радио: видите, от заводского радио до радио «Свобода»*** (СМИ, выполняющее функции иноагента; деятельность организации признана нежелательной на территории РФ — «ВК»), до каких-то негосударственных радиостанций. Во-вторых, я поработала на телевидении, в журналах, поработала с газетами неоднократно. Но писать я начала, уже когда вернулась в Казань, это случилось уже 30 лет назад, чуть-чуть больше.
- То есть сначала было много радио, потом...
- Газета было многотиражка, как я говорила, перед поступлением 200 публикаций. Писать мне всегда нравилось. Кстати, защищала я диплом в Казанском университете — тема диплома произвела фурор, как и сама, видимо, работа, потому что её рекомендовали к открытой печати. Но до этого дело не дошло. 90-й год, «Украинская националистическая и партийная пресса в условиях перестройки». И вот в том 90-м году, в июне, на защите, я уже заявила о том (прилагались и анализы, и материалы), что Украинская СССР выйдет из состава и вообще СССР развалится. Этот диплом забрали в ФСБ. Я через два года, даже больше, смогла выцепить эту папку, но уже без прилагаемых материалов.
Автор фото: личный архив Ольги Юхновской
- Так, я не совсем в вашей биографии ориентируюсь. Вы, получается, учились там?
- Нет, я училась в Казани, но в 86-м году — у меня ребенок маленький, личная неурядица — я на пятом курсе бросила. Причем училась я отлично, хорошо училась. Потом восстановилась через три года и замечательно закончила университет.
- А уезжали вы когда?
- В 86-м, Чернобыль, мой первый муж (он покойный уже) уехал туда в 86-м году, работал в институте кибернетики академии наук. А потом я приехала с сыном.
А в 1991 году, 31 декабря, я вернулась в Казань. Он остался там, он круто изменил свою судьбу. Ушел в православную церковь, впоследствии в семинарию, Духовную академию. Защитил богословскую диссертацию, стал архимандритом Киево-Печерской лавры. Принял монашество в 2010 году. В 2018-м скончался. Все-таки, я считаю, эта онкология неспроста появилась: Чернобыль и последствия однозначные. Мое решение переехать на родину, в Казань, было связано и с этим. Ну и кроме того, там уже были проблемы: мне не разрешали работать на родном русском языке. Сначала перестали допускать в эфир, потом сказали: «Мы переводить не будем, пиши сама на украинском».
Ну а в довершение — как-то я шла по гостелерадио, комплекс такой на Крещатике (главная улица Киева. — «ВК») гигантский. А у меня с коллегами-украинцами с радио и телевидения был уговор: они со мной говорят только на украинском, я с ними на русском. То есть я свой русский очень берегла. Через 5 лет жизни я могла спросить на остановке: «Давно ли ушел троллейбус?» А троллейбус там ходил с интервалом 5 минут в то время. И меня могли в ответ спросить: «А вы давно из России?» То есть ко мне акцент не лип, но я за этим следила, за фонетической частотой. И вот мы идем, я на русском говорю, они на украинском, мы друг друга так обогащали. Тем более я даже «Вечерку», «Вечерний Киев», только на украинском выписывала. То есть постепенно осваивала язык, но работала на русском. И нам идут навстречу такие индюки, бывшие какие-то парторги — в таких серых дорогих костюмах, галстуках, которые чуть не душат. Ну и рожи такие, соответствующие внешности. И вдруг внаглую — трое их, а нас четверо. Как они разорались: «Как вам не стыдно! Как вам не совестно! Какое вы имеете право размолвлять с россиянкою? Она тут на русском...» Обращаю внимание, это 89-й или 90-й год, 90-й!
А потом пошли сообщения о погромах на окраинах; о том, что на Крещатике могли остановить человека, спросить: «Далеко ли до почтамта?». Человек отвечает: «Да пройдите немножко вперед» — и получает кулаком в лицо. То есть вот такие эксцессы. Кроме того, сын мой как раз в 90-м пошел в первый класс, и мне было стыдно говорить родителям одноклассников, что мой сын не был во время чернобыльской аварии на Украине. Но там буквально у детей каждый день шла носом кровь, появились нехорошие признаки: щитовидная железа, опухоли и так далее. А поскольку я в тот момент сотрудничала с программой «Ваше здоровье» (пусть вас название не обманывает, она была посвящена последствиям чернобыльской аварии), я знала точно, что происходит. Все ужасы. Я до сих пор еще об этом вот так объемно и не написала. Запрещали, кстати, врачам-патологоанатомам держать в формалине вот эти все искаженные внутренние органы. И потом их даже арестовали, коллекцию уничтожили.
- То есть мы до сих пор не знаем всю информацию?
- Нет, не знаете... Все одно к одному, а тут муж собрался стать батюшкой. А матушкой становиться не было в моих планах. Так наша семья рассталась.
Про преподавательскую деятельность
- Я хотела спросить про преподавание в журналистике. Вы сейчас этим занимаетесь?
- Нет.
- Почему перестали?
- Два раза я приступала к этой гуманитарной миссии. Первый раз — еще работая в газете «Вечерняя Казань», до своего ухода на телевидение, на СТС местный и потом на радио. Я пробовала свои силы, мне интересно. У тебя накопился опыт, хотелось с кем-то поделиться. Из группы 17 человек что-то человек шесть-семь остались так или иначе в медиасфере. Я считаю, это очень хороший показатель. Для меня самой это был некий вызов. Смогу ли я так сформулировать? Буду ли я интересна? Тем более молодая аудитория. Ну, в общем, всё прошло нормально. А потом, через пять лет с 2003-го по 2009-й я преподавала на кафедре русской журналистики. Для меня это была честь. Завкафедрой была Светлана Шайхитдинова, профессор, доктор философских наук. Там же работала моя бывшая преподавательница Людмила Михайловна Пивоварова, у которой я, кстати, пятерки получала. Также Куранов, Фролов, это всё легендарные люди. Конечно, это была честь. А еще Андрей Александрович Роот. Всем им в свое время я сдавала экзамены и зачеты.
Фото: из личного архива Ольги Юхновской
Первый и второй курсы — зачеты: что-то связанное с редактированием, работой с открытыми источниками и так далее. Особенности газетной практики, в общем. На четвертом курсе был предмет журналистское расследование, а на пятом два экзамена. Это, грубо говоря, система мастер-классов по теме культуры в средствах массовой информации. Не сдавших мне два этих экзамена ребят могли не допустить до сдачи госэкзамена.
- Мне кажется, вы суровым преподавателем были.
- Да, пожалуй. Причем, главное — качество студентов прямо на моих глазах снижалось. Качество вот этого материала человечества. Потому что в школах что-то стало происходить, и все хуже и хуже. Но дело в том, что я строгая, строгая, да. Но там было за что…
- ...журить.
- Да. Но спустя годы, например, иду я по улице Баумана, вдруг на меня нападает пять норковых плащ-палаток — я так эти шубы называю, девушки в этих норковых шубах, как в униформе. Одна в юстиции сейчас работает, другая в другом министерстве, всё это мои бывшие студентки. Но кто-то в прессе. Причем ко мне, кстати, строгая — не строгая, целиком записался весь курс татарской журналистики. Ходили как миленькие, с удовольствием занимались. Бросились они меня обнимать, эти норковые палатки. И вот что они сказали: «Вы знаете, когда мы пришли работать на свои места в редакции, мы поняли, что на нас всем наплевать. Нас никто учить не будет». То есть они надеялись, что у каждого будет куратор, тот будет сидеть, им править, объяснять. Так было примерно в мою молодость, но это же уже другой период. И они тут же достали свои лекции — мои лекции, которые они сами писали. И говорят: «Мы поняли, как много вы нам дали. И спасибо, что вы с нас все трясли». Кстати, один из моих учеников — Радиф Кашапов — тоже известный журналист. Я так, по ходу просто вспоминаю. Довольно много ребят у меня училось.
- А вы стихи сейчас сочиняете?
- Нет. Этот родник что-то маленький стал. Тянет, но не пишу. Бродят, они где-то бродят. Мне тут известный поэт Марина Гершанович (она из Новосибирска, но живет в Кельне)сказала: это все вернется, просто надо беречь. Это называется экология души. Немножечко надо себя хранить, и это все вернется. Я надеюсь.
О театре и искусстве
- Давайте сейчас небольшой блиц устроим. Значит, это ассоциации, стандартное развлечение. Берёте какую-то бумажечку, там написано слово или словосочетание, и просто рассуждаете на тему, которая там обозначена. Всё, что угодно, что вам приходит в голову.
- (берет карточку) О, театр! Ну это же вот прям…
- ...Ваше.
- Да. Без театра я жить не могу. В каком бы городе я ни была, я иду в театр. Или хотя бы посмотреть на здание, какое оно — оперный меня интересует, музыкальный театр. Очень много друзей из этой сферы. И не только артисты, также музыканты, художники, театральные осветители, режиссеры. Конечно, если бы не было театра в моей жизни, это была бы не я.
- А вы же, по-моему, в союзе театральных деятелей даже...
- Нет, я не подала туда документы, хотя должна была.
- А вас звали?
- Меня звали. Мы должны были с Дмитрием Пивоваровым подать документы, и что-то оба профилонили. Ну, может, в этом году дадим? Вы знаете, все должно быть вовремя. Кстати, вторая карточка — книги — это просто идеально ко мне. Вот была возможность у меня получить второе высшее образование в «Репинке» «искусствовед по живописи». Я была так увлечена своей работой, сказала: «Зачем, зачем?» Было мне 32 года. Я локти кусаю, потому что я пишу очень многое о художниках. И я смею надеяться, что я в этом разбираюсь. В общем, это тоже моя тема. Вот этот момент я упустила.
Фото: личный архив Ольги Юхновской
Второй момент… Кстати, о шансах. Был у меня шанс поехать в Нью-Йорк вместе с Хайди Холлинджер. Она меня прямо звала в тандеме работать. А у меня сын в тот год заканчивал школу, и я отказалась. И мне очень жалко. Спустя годы он мне говорит: «Мам, ну надо было ехать». Я говорю: «А как ты себе представляешь? 2000 год, Казань, гопники еще процветают. Ты один, твой отец в Киеве. Я в Америке. Как бы ты сформировался там? Буквально несколько даже лет, я бы уже могла тебя не узнать»... Нет-нет, человек все равно проверяется тем, какого он ребенка воспитал. Это я так для себя тогда же это сформулировала. И… отказалась. В общем, с театром не закончили. Театр — это моя вечная любовь.
- А вам в театре вообще что ближе? Какие жанры?
- Нет, то, что я очень люблю оперу и балет, это понятно. Но мне нравится многое: я люблю и молодых, мне нравится наш молодой театр. Вот MOÑ, в «Углу» что делают, в особняке Демидова. То есть все, что относится к фонду «Живой город». Мне нравятся работы Лилии Ахметзяновой, молодой режиссер, она в ТЮЗе и как актриса выступает.
- Вам играть не предлагали в театре?
- О нет. Однажды, мне было лет 14-15, была поездка в пионерский лагерь, и там меня попросили сыграть принца. Я до 23 лет действительно была похожа больше на мальчика-подростка. И что-то мне с трудом это далось, нет. Я люблю писать, а не играть, нет.
- Вы любите о театре?
- Да. Так же, как я не пишу картин. Хотя у меня папа прекрасно пишет картины. То есть вот либо так, либо так.
- Вы, кстати, о папе заговорили, я тогда спрошу. Я немножко не в курсе: у вас родители в Питере живут?
- Мои родители живут в Петербурге.
- А как так получилось?
- Потому что наша семья давно связана с этим городом. Есть эвакуированные люди оттуда. Потом туда переехал мой брат после окончания медицинского института. Следом уехали родители. И там жила сестра моей мамы, родственники. Так что этот город для нашей семьи очень близок. А я его очень люблю. Очень.
- А ваши родители тоже связаны как-то с вашей профессией?
- Нет. Мама в КХТИ училась. Это метрология. Что-то чисто связанное с приборами измерительными. Отец медик, врач.
- Вы недавно из отпуска тоже из Питера вернулись?
- Я там постоянно, да. Не меньше двух раз в год, если есть возможность, то чаще. Дышать без него не могу.
О любви к книгам
- Давайте к книгам перейдем.
- Книги — это прям как... как если бы мне попугай вытаскивал то, что меня касается. Ой, ну ведь начинается же всё с книг! Всё начинается в детстве с чтения книг.
- Сейчас с телефона начинается.
- Увы.
- Да, но это книги.
- Но это вопрос… Это просто носитель всего лишь. Главное – книга. Кстати, в театр меня впервые привела бабушка Юхновская в пять с половиной лет. Мы смотрели «Кошкин дом» (этот спектакль давно уже не идёт в Казани) в оперном театре. Я читать начала в пять с половиной лет тоже. Помню, что мы жили тогда в двухкомнатной коммуналке. Застревала в туалете, все стучались: «Оля, выходи!» Пока сказку не дочитаю, не выходила. Сказки братьев Гримм. Это, причем, в 8 лет. В общем, я до сих пор люблю литературу, которая будит воображение. Совсем недавно я наткнулась на книгу, Ян Валетов. Книга была издана в 2008 году, но наткнулась на неё только сейчас. И была поражена. Он написал в будущее о том, что Украина станет ничьей землей, нейтральной зоной, в которой будут происходить всякие ужасы. Ну вот иногда прямо мороз по коже шёл. Люблю я также Терри Пратчетта. Всего.
- А это уже о юморе.
- Почему юмор? Там не юмор. Там очень глубокая философия. Это кто что ищет.
- Ну да, да.
- Кто что ищет. Если говорить о классике, то классика вся русская. Конечно же, Иван Гончаров. Полностью весь. И, конечно, Булгаков... У меня постоянные книги. Я очень много сейчас собираю по краеведению книг, причем уважаемых людей: Лев Жаржевский, Сергей Саначин. Я пользуюсь, я об этом пишу. Вот еще, кстати, появился очень крутой молодой специалист у нас в области краеведения (Жаржевский перед смертью, можно сказать, его благословил) Артур Тумаков. Прошу обратить внимание на его исследования.
- Обратим.
- Так что книги, библиотека огромные, но вот сейчас трудно покупать, часть книг лежит у родственников в коттедже, никак не могу их вызволить, причем очень хороших книг. Ну как-то пока утрамбовываюсь, но ей-богу уже некуда.
- Хочется, но некуда?
- Хочется, очень хочется, но уже особо некуда.
- Вы думали о том, чтобы свою книгу написать?
- О, эта история тоже задвинута в дальний ящик. Это давнишняя уже история, причем затея-то была уже озвучена, и даже были люди, которые хотели публиковать, если и не целиком, то хотя бы частями в журналах.
Автор фото: Ольга Юхновская
- Это же очень интересно!
- Журналистские байки 90-х.
- Да, хотелось бы.
- У меня там 140 позиций. Я, в принципе, расписала, память у меня хорошая. Я, в общем, все это могу восстановить, но у меня нет времени. Ну, вот это я теперь понимаю, что... Вот тоже, как тогда, со вторым образованием... Я время упустила. И потом локти, может сказать, кусала. Очень жаль. Поэтому, конечно, надо как-то взяться.
- Надо, надо. У вас настолько богатая биография, столько впечатлений...
- Слушайте, ну там отдельно надо делать, чтобы польза была. Меня судьба одарила встречами с уникальными людьми, интервью с ними. Вот, допустим, пишу свои представления о жанре интервью, какие-то советы молодым, и дальше делаем на определённую тему интервью, делаем подборку. Потом можно исторический репортаж, подборку...
- Но очень хочется, чтобы это сделали. Это будет бестселлер. И не один, наверно.
- Ну уж да, бестселлер (улыбается)… Во-вторых, еще книжечка стихов, так и не издала. У меня есть публикация, стихи мои публиковал Ян Арт в двухтомнике под названием «Когда падет последний бастион». Печатала как-то «Вечерняя Казань» в середине 90-х. В газете «Ленинец» немножко, но это в самом юном возрасте. И в общем-то, кажется, все. Так что есть люди, которые прямо очень ждут и просят. И название есть, и в общем-то всё собрано, просто надо отдавать в печать. Но говорят, это безумно дорого. Можно обратиться к коллегам, издательский дом Маковского, он сделает электронную книгу. Сборник готов давно, он называется «Иллюзия жизни».
- Это даже не очень оптимистично как-то звучит…
- Там цитата из Ричарда Баха, которого я в молодости, конечно, тоже очень любила, почитала. Он помогал в свое время сформироваться. Так что не отказываюсь от прежних пристрастий.
Об отношении к приметам
- Давайте дальше.
- (берет бумажку) Приметы.
- Приметы, да.
- То есть суеверия?
- Ну да, есть ли у вас что-то, верите ли вы во что-то?
- Я испытываю огромный интерес к родноверию, в просторечие язычеству. Всё, что связано с родноверием, с древней верой славян, мне крайне интересно. И есть у меня одна примета. У меня есть несколько украшений, это точные реплики найденных в каких-то курганах, славянских захоронениях. Во-первых, птица Сирин, подвески Солнца, серьги с птичками специальными и кольцо, уточка – это символ основания мира, рысь – это мой тотемный зверь. Когда мне какое-то сложное решение предстоит, я их надеваю.
- И к вам приходит ответ?
- Это не просто так приходит, надо обращаться. Если хочешь что-то попросить, иди к роднику, там проси.
О друзьях и дружбе
- (берет бумажку) Дружба. Знаете, когда ты молод, кажется, что ты дружишь со всем миром и друзей у тебя просто миллион. А потом… Я пережила за свою жизнь… С человека, как со змеи, сходит некая кожа, он же тоже меняется. Так же меняются друзья. Это тяжелый момент. Я всякий раз его переживала особенно, первые разы очень болезненно. Меня очень задевала тема, почему умирает дружба. Я писала об этом даже большую статью. Интересовалась у психологов и социологов. С тех пор пришла к единственному мнению, его выразила Марина Цветаева: дружба – это любовь и действие. То есть просто так дружить на расстоянии – нет. Ты помогаешь, ты обязательно встречаешься, ты должен быть на одном пространстве хотя бы полчаса вместе. С другом куда-то пойти хоть на качелях качаться.
Автор фото: Ольга Юхновская
Со временем я стала осторожнее допускать к себе людей. Сейчас у меня есть несколько друзей, кто в дом вхож, буквально пять человек. Кстати, все мои подруги — татарки, среди них нет ни одной русской. Меня часто упрекали в том, что я националистка, когда я говорила, что недопустимо принуждать русское население насильно изучать татарский язык. Ну вот, пожалуйста, вот ответ тем, кто меня так называл… Пять татарок подружек.
- А еще, кстати, хотела спросить: с вашими героями, с какими-то из них вы начинаете потом дружить?
- Да, я со всеми поддерживаю отношения, если…. Нет, не со всеми. С чиновниками я не дружу. И это вообще-то табу, не надо с ними дружить журналисту, чтобы никогда потом тень даже не пала, что ты лоббируешь чей-то интерес. У нас вон, например, как прикрепят человека к парламенту, так и держат его там 20 лет. Это недопустимо. Нужно делать ротацию и всех парламентских журналистов менять хотя бы раз в два-три-четыре года. То же самое касается вот этой дружбы с чиновниками. Поэтому приятельские отношения могут быть. Вот я очень симпатизирую нашему министру культуры Ираде Хафизяновне Аюповой. Очень грамотный, очень интеллигентный, компетентный человек. Поэтому я, конечно, ей очень симпатизирую. Можно сказать, что внешне у нас где-то приятельские отношения, но это не братство. Это просто такое расположение.
О природе
- (берет бумажку) Природа... Казань для меня — это еще деревья, которые меня помнят маленькой. То есть мои знакомые деревья. Иначе говоря, деревья, которым больше 60, даже уже должно быть больше 80. Если я их маленькой запомнила большими, значит, сейчас им около 100 лет или более. Вот они меня девочкой помнили. Они помнили меня невестой, мамой. Это очень трогательная для меня тема. Есть лес в Дербышках, куда я ходила с сыночком в коляске, собирали мы там земляничку, это трогательно.
- А, земляника даже?
- Была. Там ежики раньше жили. Земляника и сейчас есть, наверное. Просто я там не живу и не гуляю в период ягодный. Многие деревья… Вот я очень люблю яблоню в сквере филармонии. Сейчас я живу совсем неподалеку. Яблоне — около 200 лет. Вот точно такая же яблоня растет в Екатерининском парке, в Царском Селе. Ну там все вскопано, понимаете. Там тоже... сейчас оградочку поставил этот ушедший глава района Марат Зарипов. Забрали, к сожалению, очень талантливого парня в Москву. По его инициативе вернулся Новый год в парк филармонии.
Автор фото: Ольга Юхновская
Там вскопана земля в Царском Селе, там лавочки поставлены. Вот с этой идеей я несколько лет ношусь. Ну ведь можно, пока цветет эта яблоня в Казани. Ну нет более старых. Я читала, что яблони могут до 300 лет дожить, если за ними ухаживать. У нас в Казани практически нет старых деревьев. Все уничтожается. Буквально несколько дней назад срубили две старых липы в сквере филармонии… Меня всякий раз прям бесит. Лечить не пробовали? Вот я только что из Питера. Вот там стоит дуб, у него одна ветка. Он с сеточкой с дуплом, его никто не уничтожает. Почему у нас так уничтожают эти старые деревья?
- Но тут не только деревья…
- Это исторический ландшафт... В общем, очень мало у меня сейчас деревьев-друзей. И я, конечно, как сторож, хожу их пересчитываю. На природе очень люблю гулять. Любимое дерево – липа. Все остальные тоже люблю.
- Вы писали про липовый цвет, когда цветение было.
- Надо ходить, гулять. Цветет сирень — надо всем ходить и гулять, сиреневый променад. Цветет липа — ходить всем аромат липы вдыхать и запоминать это!
- Вы не дачник?
- У меня нет дачи, но дачи были у всех моих бабушек, есть у моих родителей. Так что дачник-то я дачник, но...
- Вот интересно, вы вообще представляете себя в состоянии неработающем, отдыхающей просто, или вы будете работать всегда?
- Я сейчас месяц отдыхала в Санкт-Петербурге, и получилось просто бесподобно.
- Месяц достаточно? Мне кажется, когда ничего не происходит, никакой работы, вы начинаете мучиться.
- Ну что значит не происходит? В Петербурге я же работаю, я же хожу в общественные пространства, изучаю художественные выставки, общаюсь с друзьями-художниками. То есть идет постоянная обработка информации. Колодец со стихами почти иссяк, ему нужно как-то возродиться. То же самое с работой: энергия, ты можешь.. Если ты без конца пашешь, это все чревато. Я проходила несколько раз в жизни. Было ощущение, что ты — всё, колодец высох. Тебе приходится восстанавливаться. Вот до этого доводить нельзя, поэтому нужны принудительные остановки, общение с прекрасным, поездки на дачу к друзьями, походы за грибами.
- Вы грибы любите?
- Обожаю, обожаю. И солить!
- Вы их заготавливаете?
- Ну, не в промышленных масштабах. Вот я сейчас в Петербурге набрала в Александровском парке белых груздей — засолила родителям.
О телевидении
- Давайте ещё, может (показывает на бумажки)? Интересно вы рассказываете.
- Телевизор. Рассказывать не о чём. У меня его нет.
- Вы знаете, меня всегда это интересовало. Я тоже работала одно время на радио. И мне как-то неудобно было говорить, что я не смотрю телевизор. Потому что все его смотрят, и ты вроде как журналист, и ты не смотришь телевизор. У вас с этим нет противоречия?
- Нет. Там смотреть нечего.
Автор фото: Ольга Юхновская
- А коллеги по телевидению?
- Ну вот Дмитрий Владимирович Пивоваров, обозреватель культуры, с которым мы дружим очень много лет, несколько десятилетий, свои сюжеты, которые мне очень интересны, присылает мне просто по WhatsApp* (принадлежит компании Meta**, признанной экстремистской организацией и запрещенной в России. – «ВК»). Так что кое-что я вижу.
- Для критики или для интереса?
- Нет, для того, чтобы я знала, что он делает. Потому что он мои статьи читает.
Про домашних животных
- Давайте другую тему.
- (берет бумажку) Нет, домашних животных нет – зачем? В детстве было очень много животных. Три попугая, мы их из Афганистана привезли с родителями.
- А почему из Афганистана?
- Потому что мой папа там работал, читал лекции в Казанце, в Кабульском медицинском институте. Он освоил фарси (персидский язык. – «ВК»). Он знал английский, но он отказался от переводчика и читал на фарси, написал два учебника. Он был дважды в Афгане. До войны и с 83-го по 87-й.
- Так, и кто кроме попугая-то у вас еще был?
- Попугай, был доберман. Была афганская борзая, хомяки. Еще были рыбки. Ну, это потому что рыбками занимался мой дед. Огромное количество аквариумов.
И я думала, я никогда-никогда не заведу больше животных. Но потом выяснилось, что у меня сын аллергик, и я тоже аллергик. У мамы с папой чудесный чихуахуа, Яша. Прелестный пёс, обожаю. У брата очень много животных. У него жена ветеринар и сын ветеринар. Так что они и лечат, и кого-то домой берут. Так что без животных не обходимся, но домой — нет. Мне уж книги некуда девать, а вы говорите животные.
- А вы бумажные книги любите?
- Я очень люблю бумажные книги.
- Так-то можно было просто скачать?
- Я понимаю, но у меня глаза уже... До 55 лет у меня было прекрасное зрение. Идеальное, у меня не было очков. И я когда пришла к окулистам на профосмотр, они говорят: «Глаза-то как у юной»!
«Ну неужели мы даже не повзрослеем?»
- Скажите, если бы вы не стали журналистом, кем бы вы стали?
- Порассуждать, да? Поскольку у меня папа врач, человек, которого безумно уважаю и люблю, который очень много, вместе с мамой, ну очень много сделал для меня… Поощрял меня. Вот, поэзией. Он мог сказать: «Давай прогуляем школу, отвезу тебя на день поэзии». К памятнику Тукая. Или просто сказать: «Девчонки, хотите прогулять? Поехали за подснежниками!» Это человек, который давал нам какой-то глоток свободы, что можно по-другому поступить. Папа — врач. И в 10-м классе я ходила на курсы в медицинский институт, это параллельно с посещениями всевозможных лито, то есть Музея Горького, лито в университете, Беляева, а там Зарецкий. Еще я даже немножко походила в лито при «Комсомольце Татарии» к Диасу Валееву. И думали, что поступлю в мед. И ходила я, ходила. С сентября прям 10-го класса. Ну, нудно.
Нудно там было, и еще там было, знаете, что смешно? В главном здании были какие-то занятия у нас в подвальном помещении. А там стенды. Все тогда боялись атомной войны и водородной бомбы. Все нас так пугали. И мы в 17 лет, я помню, весна, 17 лет, мы стоим с подружкой. Идет дождь, майская листва, и мы стоим у окна и говорим: «Ну неужели на нас сбросят эту бомбу? Неужели мы не повзрослеем?» Это в 79-м году. И там, значит, макеты — последствия взрыва атомной и водородной бомбы. Макеты страшные, морды, что-то там. «Хм, что-то лицо знакомое». 1979 год. Это была копия Брежнева. В 1979 году! Он еще не умер. Вы понимаете? Какие-то были вот уже… Андеграунд, протест.
- Да, да, так. Это было изящно (смеется)!
Автор фото: из личного архива Ольги Юхновской
- Ну, у нас не было ни фотоаппарата, ничего. Жалко. Я бы сейчас с удовольствием из архива извлекла.
- А вы же фотографируете сами немножко?
- Я люблю очень. Я по фотоделу 5 получила у Джавида Галимовича Акчурина, нашего преподавателя в университете. Я очень любила. Кстати, а зачет я свой получила за альбом целый. Я снимала историческую часть Казани.
- Какой вы многоплановый, разноплановый человек. Надо книгу вам точно писать, и не одну.
- Снимать люблю, очень.
- И фотокнигу можно сделать. Вы же тоже имеете большой архив.
- Архив огромный, уже просто не знаешь, где что держать. Покойный Эдик Хайруллин говорил: «Оль, я даже не представляю». Вот если взять видео, да (ну все кино, телевидение, что-то там), радио тоже записывали. В газете уж, что связано с печатной журналистикой, тоже. Я говорю: «Да. По сути, Эдик, на них, на этих архивах, я живу. И сплю». То есть где-то же это держать надо.
- Наверное, уже потихонечку заканчивать будем.
- Да, давайте.
- Потому что, как я всегда говорю, но это монтажный секрет, потом жаль, когда слишком много материала.
- Это всегда бывает. Я знаю.
- Да, вы лучше меня знаете (смеется).
- У меня очень много остается за бортом. Чем старше становишься в плане журналиста, чем опытнее, тем больше ты копаешь. И потом понимаешь, что все это приходит уже к жанру, который высшей степенью является в художественном плане, — это очерк. Очерк, дальше уже художественные произведения. Но очерки сейчас никто не печатает.
- Это сейчас не востребовано?
- Боюсь, что да. Лонгриды все-таки пишутся для определенной категории людей. Я не думаю, что она превышает 15-20%. Все остальные видите какие: быстро, быстро, быстро, не вникая в суть.
«Что-то отложено в дальний ящик. К чему-то я готовлюсь»
- Такое время, да. Традиционный вопрос в конце. С кем бы вы так же посидели на кухне, поболтали из людей, может быть, которых уже нет в живых?
- А я вам ведь не ответила на вопрос. То есть судьба вела меня к медицине. И, в принципе, я могла бы стать врачом. Но я даже не знаю сейчас каким, потому что это терпение. Я подошла к папе и сказала: «Папа, прости, пожалуйста, журналист победил. Все-таки я буду поступать туда». Ну, поступил брат мой... Так, с кем бы я поговорила?
- Да.
- Во-первых, я бы обязательно, если бы была такая возможность, поговорила со своим дедом Антоном Иосифовичем Юхновским. Я очень многого о нем не знаю, о нашем роде, только пунктирно. Я бы очень о многом с ним хотела поговорить. А если из известных людей, вот он был моим другом, мне прям не хватает. Из известных мне очень хотелось в свое время взять интервью у Сергея Довлатова. Я прям мечтала с ним встретиться. Но он скончался. Но я познакомилась, работая на радио «Свобода»*** (СМИ, выполняющее функции иноагента; деятельность организации признана нежелательной на территории РФ — «ВК»), с известным писателем Петром Вайлем. Очень хорошо подружились. И он и в Казань приезжал, и в Москву я ездила. А он был знаком с Довлатовым, и мне о нем рассказывали. То есть через одно знакомство я, можно сказать, была с ним. Также с Шемякиным. У меня даже есть адрес Шемякина. Он давал, мы переписывались. Но интервью с Михаилом Шемякиным тоже не состоялось. Это из тех, кто очень мне так в душу запал. Так все, наверное. Остальное по ходу.
- Да, но у вас еще будет много, в принципе.
- Знаете, журналиста действующего спрашивать о мечтах не получается. Что-то отложено в дальний ящик. К чему-то я готовлюсь и какие-то досье все-таки немножко собираю. То есть в план.
Автор фото: Ольга Юхновская
- Но вы проанонсировали своим читателям в соцсети: «У меня много планов».
- Да, планов много, очень много, да.
О музыке
- Да, так что мы будем ждать и следить. Я хочу сказать вам огромное спасибо. Мне очень радостно, что вы сюда дошли, пришли на этот пятый этаж. И как мы так пообщались, для меня очень интересно.
- А мы не затронули музыку и джаз?
- А давайте затронем?
- Давайте. Потому что с джаза начинается для меня глубокое проникновение. Почему джаз? Потому что мы жили в Кабуле и родители слушали джаз. Во-первых, иммигрантскую, там, эстраду и джаз. И помню, что я с детства любила Дюка Эллингтона. И вот уже чуть постарше стала, уже у меня пластинки свои появились, рок-н-ролл, и это всё западное. И к нам пришёл сантехник, что-то чинить. Сантехник оказался джазменом.
- Ничего себе!
- Джазмен, потому что у меня играл Дюк Эллингтон, он вступил со мной в такой диалог. Мы прям друг друга обогатили. И оказалось, что он буквально чуть ли не критик, ведущий коллекционер Казани. Мне потом Давид Голощекин в личном интервью тоже говорил, что к нему также пришел слесарь, и они с ним дружат, потому что он просто уникальный ценитель джазовой музыки. Поэтому джазовая музыка, это общение с ним, это вне времени. Поэтому общение с исследователями джаза, с непосредственными музыкантами, историками джаза — это очень большая часть моей личной жизни. Поэтому понятно, что я со многими и дружу и знаю о них.
Автор фото: Ольга Юхновская
- Вот, кстати, и рок-н-ролльщиков тоже знаете хорошо.
- Ну конечно, конечно, и рок-н-ролльщиков.
- Насколько я понимаю, вы в тусовке?
- Да. Я вернулась когда в Казань, это как раз программа «Город», вот эти все фестивали, команда Андрея Казанского, все ребята вокруг, «ПИП», крутая группа. Равиль Зинанов, там. Ну, пошло, «Записки Мёртвого Человека», братья Гасиловы. И всё это — круг моего общения. Сейчас уже с детьми Гасилова общались. То есть можно сказать, что это мои товарищи, действительно товарищи
- Я просто не понимаю, как вы можете вот объять всё это необъятное, которое вы видите, делаете в своей жизни...
- Да потому что не надо говорить: «Ой, я как сейчас это всё обниму, обойму?» Не надо, нет, просто это твоя жизнь. Доверять надо сердцу. Сердцу. Вот. «Рацио» не работает, тогда всё получится.
* принадлежит компании Meta**, признанной экстремистской организацией и запрещенной в России;
** Деятельность Meta (соцсети Facebook* и Instagram*, приложение Whatsapp* ) запрещена в России как экстремистская;
*** СМИ, выполняющее функции иноагента.
