Низшая мифология славян: домовой, домовой хозяин (царь домовой), домоведушка, домовид, домовидушко, домовидый, домовик, домовитель, домовитушко, доможил, доможир, доможирко, доможирник, домоседушко.
В ряде губерний России голбец (голубец), с которым устойчиво связан домовой, — это и пристройка, чуланчик у печи, и нижний этаж избы, наполовину помещающийся в земле; но это и надгробный памятник, в частности, деревянный обруб из бревен, сделанный по длине могилы, иногда покрытый плоской или двускатной кровлей. Отмечены и случаи захоронения в подполье дома (правда, единичные). Так, по сообщению из Заволжья, «бывали тоже семьи, которые делали из подполья изб своих, называемого голубцем и служащего вместо домашнего подвала, домашнее кладбище целого семейства» <Толстой, 1857>.
Связь домового с культом огня, очага в русских поверьях обнаруживается в основном лишь в устойчивом его пребывании под печью, за печью, на печи или на чердаке, возле трубы. Домовой — покойник, предок выступает в верованиях крестьян очень рельефно. Об этом свидетельствует не только его традиционное обличье (например, белизна его шерсти, одежды — белый цвет отличает обитателей иного мира), но его положение «хозяина» (часто — «деда»), старшего над всеми жившими и живущими в доме (ср. также совет: «если домовой не любит» — пойти на кладбище и положить что-нибудь на могилки, лучше — на могилки родственников (Том.) <Бардина, 1992>).
Однако домовой, пожалуй, не столько «хозяин» дома (его хозяйские функции проявляются главным образом по отношению к скоту и, заметим, весьма двойственно), сколько вещун, «хозяин» человеческой судьбы.
Прежде всего обращает внимание то, что домовой, в многочисленных рассказах, становится причиной или предвестником неудобств, бед. Он шалит, вредит в избе (топает, кричит, кидает кирпичи, разбрасывает посуду и т. п.) или беспричинно выживает хозяев из дому (в таком случае лучше уйти — Том.); домовой «любит посвоевольничать» (Орл.). «Если по ночам что-нибудь постукивает на чердаке, то думают, что в доме завозилась нежить. Это же означает, что домовой выгоняет жильца из дому, что уж нет больше жиры. Когда появится в доме много крыс и мышей — квартирант не уживается долго в нем. Это тоже означает, что напущенная домовым тварь выживает жильцов» (Арх., Мурм.) <Ефименко, 1877>.
По достаточно распространенным поверьям, домовой может красть детей и разносить болезни, т. е. опять-таки быть источником, воплощением несчастья. Калужские крестьяне полагали даже, что домовые воруют у них платье и домашнюю утварь, и, ложась спать, «ограждали крестным знамением свое достояние» <Ляметри, 1862>.
Домовой невидимо расхаживает по избе и нечаянно попавший на его «дорогу» человек может тяжело заболеть, умереть (Яросл.); «худой след на дому бывает» (где «домовой прошел») — этот след «не видно спроста», «ступил на него да изругался — добру не бывать» (Олон.). «…Неизбежно случится кашель у того, кто пройдет босиком по полу, по следам домового, имеющего привычку всю ночь бегать по хате и играть со своими детьми»; домовой может «надышать больному прямо в рот», и «отсюда является сильный кашель при чахотке и оттого же иногда заболевает горло» (Орл.). «Если заболевание произошло ночью, то это, несомненно, указывает, что в данном случае подшутил дворовый хозяин, домовой» <Попов, 1903> (точно так же домовой-дворовой вызывает заболевание скотины, «сталкивая ее со своих путей» (Яросл.).
Повсеместно в России следствием «душения домового» считали ночные кошмары (чтобы избежать их, рекомендовалось не спать на спине, у порога, поперек пола, не перекрестившись на ночь).
Обычно невидимый, а только слышимый или осязаемый, домовой стонет и плачет перед бедой, «наваливается» на человека к переменам (причем уже неотвратимым), а появляется, становится видим — к несчастью.
Появляется домовой-судьба не только в облике старшего в доме (часто тождественном облику реального хозяина дома), но и в обличье недавно умерших обитателей избы или тех домочадцев, которым предстоит опасно заболеть, умереть.
Домовой в отсутствие хозяина носит его одежду, кажется редко и к несчастью (Вятск.); домовой имеет вид хозяина дома, является к несчастью (Яросл.); домового часто видят перед смертью (он очень похож на хозяина дома) (Влад.). «Раз баба приходит на двор и видит человека: сидит в углу на корточках, в красной рубахе, борода черная, — совершенно такой, как хозяин дома» (особенно часто является домовой перед смертью кого-либо из членов семьи (Волог.). Перед смертью хозяина домовой садится на его место и работает его работу <Даль, 1880>; увидеть домового в образе еще живого человека — к смерти этого человека, «самое явление это, говорят, с того света» (Яросл.). Домовой — предок рода, обреченный в батраки живущим в доме и каждый раз принимающий облик последнего умершего в семье (Тамб.).
Очевидно, что домовой-вещун не только самый первый покойник в доме, в роде (родоначальник, предок), не только двойник хозяина дома, но и двойник любого из живущих в нем. Двойник-судьба, он становится зримым перед бедой.
Подобное сочетание старшего и последнего покойников (в одном или двоящихся образах) характерно для верований многих народов. «Раздвоение» патронов дома отмечено, например, Л. Я. Штернбергом у гольдов, где старший покойник воплощает «душу счастья дома», прочие же покровители дома сменяются по очередной смерти живущих в нем людей <Штернберг, 1936>.
Также распространены и представления о двойниках-охранителях, спутниках человека, становящихся видимыми перед несчастьями; «появление этих спутников на земле, одновременно с рождением человека, есть некоторым образом тоже рождение» <Потебня, 1914>.
Понятия о домовом как о рождающемся (или появляющемся) вместе с человеком духе-спутнике (правда, достаточно смутно) прослеживаются в некоторых поверьях XIX―XX вв.: крестьяне Никольского уезда Вологодской губернии дают матери новорожденного ломоть ржаного посоленного хлеба — «с этим ломтем предварительно спускаются в подполье, обходят все углы и, призывая домового, говорят: „Суседушко, батюшко, иди-ко-ся за мной“» <Попов, 1903>; «При рождении Бог посылает человеку ангела для защиты, черта для искушения и домового для ведения хозяйства» (Ворон.) <Авский, 1861>.
Домовой-двойник, возможно, и дух-охранитель, и жизненная сила, и душа, «хозяин» человека: в поверьях русских крестьян душа «телесна», почти в точности повторяет людское обличье. Это соответствует общим для разных народов представлениям о душе не только как о достаточно самостоятельной субстанции, но и как об обладающем независимым бытием «хозяине», двойнике человека. Человек живет потому, что в нем живет особый дух, его двойник. У примитивных народов душа (двойник) так и называется — «хозяин» <Штернберг, 1936>. Этот «хозяин» может не только обитать внутри человека, но и передвигаться отдельно, вне его, и даже обладать независимым бытием, ср.: «Кто спит с застегнутым воротом рубашки, успит свою душу» <Даль, 1984>. При глубоком обмороке «больного, вместо подачи помощи, наряжают в чистую одежду и кладут на лавку, как покойника. „Не знай, — говорят крестьяне, — вернется его душенька с того света в свое тело или нет; она ведь по раю да по аду ходит, так тело и одежда должны быть чистыми, чтобы душа не побрезговала войти назад, когда из своего странствия вернется“» (Пенз.) <Попов, 1903>.
То, что домовой-двойник — своеобразная «внешняя» душа человека в повторяющем его обличье, подтверждается и сходством домового с тенью, с отражением в зеркале. В ряде районов России домовой пастень, стень — это и призрак, тень, и двойник человека, видимый в зеркале при гадании «Тень-отражение» — один из традиционных обликов души в верованиях многих народов.
В великорусских поверьях «отражение-двойник» нередко наделяется самостоятельным бытием: оно может временно покинуть живого человека и явиться к гадающим; может «жить» после смерти, ср.: «Если покойник отразился в зеркале, то он долго в доме жить будет» <Федянович, 1984>. Подчеркнем, что понятия народа о душе не тождественны каноническим христианским. Они сохраняют (естественно, в трансформировавшейся на протяжении столетий форме) дохристианские представления о душе как о сложном сочетании «прижизненных и посмертных состояний человека» (душа, неразрывно связанная с телом, и душа «свободная», которая способна перейти к новорожденному; душа-двойник и душа-птица; душа-дуновение, дыхание; тень и т. п.). Персонификацией некоторых из этих состояний (или «душ» — привычный нам термин «душа» в данном случае очень условен) может быть домовой.
Итак, домовой — предок, покойник, двойник — не столько рачительный «хозяин» дома, сколько «душа-хозяин» человека, «хозяин» судеб живущих в доме людей, судеб дома.
Появление домового (не обязательно в облике двойника) почти всегда равнозначно появлению персонифицированной судьбы и даже смерти: девушка, увидевшая домового, умирает (Арх.); у женщины в жизни было три напасти и каждый раз перед ними «наваливался» домовой (Тульск.); увидеть домового — к несчастью (Яросл.); домовой прикладывает руку к губам старика отца — старик умирает (Орл.); влезает в окно и ложится на печь — в доме умирает ребенок (Курск.); выметает сор из дома — дом сгорает (Тверск.); показывается перед смертью (Волог., Орл.); к большому пожару (Вятск.); дворовые «приносят» девушке смерть: «Одна из двух подруг-девушек села в большой угол, между тем как другая влезла на печку и стала смотреть сквозь хомут (если кто пожелает увидеть дворового, — стоит ему лишь надеть хомут на себя, причем этим способом можно узнать о будущем). Вдруг она увидела двух страшных „черных“ мужиков, которые несли гроб: они поставили гроб в большой угол. Это и были дворовые. Девушка так испугалась, что упала с печки. А та девушка, что в большом углу сидела, в тот год умерла» (Олон.).
Конечно, старший домовой, «хозяин», дед, предок, по поверьям крестьян, следит и за соблюдением определенных правил поведения (хотя, пожалуй, не столько за ведением хозяйства, сколько за уважительным или неуважительным к себе отношением).
Согласно некоторым представлениям, забота домового об избе и ее обитателях простирается иногда так далеко, что «домовушка отправляется и в чужие страны (если хозяин в отъезде. — М. В.), есть-когда хочет упредить хозяина о каком неблагополучии» (Урал) (полагали, что домовые могут даже подраться, если сходятся две семьи, и порою это «всерьез мешало сойтись» (Тамб., Том.); в таких случаях домовых «разводили» (Моск., Влад.).
Однако домовой прежде всего «судьба семьи», «судьба дома», переменчивая и не вполне предсказуемая; он может быть и добрым, и равнодушным, и злым (Волог.); он «прихотлив» (Калуж.); добр, но крайне обидчив (Влад.); он очень капризен, «не знать как и угодить ему» (Волог.); «Живя меж людей, домовушки привыкли к людям и обрусели, то-ись, от настоящих-то чертей отстали; по крайности вреда людям не делают, окромя лишь того, что в иную пору балуют от скуки ли, от другого ли чего — Бог знает…» (Урал).
Кое-где утверждали даже, что домовые бывают разного характера и этим определяется их поведение во дворе и в доме. В повествовании, записанном на Вологодчине, домовой «шалит» в доме крестьянина Филарета Ивановича Кочкова «в продолжении года ежедневно». Правда, вначале его «шалости» имеют повод: «У соседки девушки потерялись полусапожки, янтарные бусы и ремень. Девушка говорила: „У кого моя потеря окажется, у того зашалит домовой“. Потерянные вещи оказались у означенного крестьянина Кочкова и, прежде чем Кочков нашел вещи у себя на дворе, домовой с вышки начал бросать на мост [в сени] дресвяное каменье, сухую глину, банные веники, головешки в черепки от посуды. <…> Шалости продолжались все лето по ночам: как только дети и хозяева уснут, домовой и зашалит, и так настойчиво, что разбудит всех в доме и не даст спать далеко за полночь».
В конце концов «развеселившийся» домовой устраивает целый спектакль: «…раз летом, когда в деревне случился праздник и все пировали… хозяин пригласил соседей посмотреть на его шалости. Соседи пришли со всеми гостями. Во время представления, со стороны зрителей сыпались различные шутки по адресу домового: при пляске его говорили: „Хоть бы ты завел опорки, а то ноги смозолишь!“ Брали узду и ловили его, причем был общий хохот. Когда домовой кидал каменье, зрители кричали: „Чем каменья кидать, лучше бы бросил нам мешок серебра, — мы бы вина купили и тебя напоили“; или так: „Давай, ребята, откидывать ему назад каменье, может быть и попадем в его!“ Наконец, загалдели: „Что ты больно разгулялся здесь? Возьмем ружье да расстрелим тебя!“»
На все шутки зрителей домовой отвечал самою веселою пляскою и свистом, и наконец его оставили (избавиться от проказ домового помог он сам, посоветовав воткнуть христовские свечи во все дверные косяки и проходы).
Домовой может «озорничать бессмысленно и зло», «внушать безотчетный страх» (Олон.); может быть «причудлив» <Даль, 1880>; иногда он просто «не любит хозяев» (Том.) <Бардина, 1992>.
Соответственно, двойственно, немотивированно проявляется отношение «переменчивого, как судьба», домового к человеку: «Еще не так тебя испугаю!» — заявляет внезапно появившийся перед женщиной домовой, после чего она вскоре падает, расшибается и умирает (Новг.). Домовой «наваливается к худому»: «И бабе сразу худо все пошло: мужика застрелили, дочка спилась, померла… К худому! Это домовой так делает!» (Новг.).
Естественно, что в свете всех этих представлений видеть домового было нежелательно: увидевший домового умрет или онемеет (Тамб.); кому покажется домовой, тот и году не выживет, если кто увидит его — к убытку, помрет (Орл.); домовой днем не виден и наказывает тех, кто пытается его увидеть <Ушаков, 1896>; домового можно увидеть на Пасху, но кто его увидит, тот долго не проживет; тот, кто увидит домового, будет болеть шесть недель (Тульск.). В Иркутской губернии полагали даже, что если откликнуться, когда домовой зовет по имени, — заболеешь.
Те, кто все-таки решались поглядеть на домового, могли увидеть его через хомут или через борону (через три бороны), а также посмотрев в печку или опустившись на третью ступень лестницы, ведущей на двор, и глянув промеж ног (Олон.); увидеть домового можно в двенадцать часов ночи: если он голый, то нужно бросить ему укрыться; если одетый — молча отойти (Моск.).
Увидеть домового можно было и в Чистый четверг (в ночь на Чистый четверг — Сиб.), и на Пасху, если, например, прийти от Христовой заутрени с зажженной свечою — «и тогда за иконами в переднем углу можно, будто бы, увидеть седенького в красной шапочке старика, который и есть домовой» (Забайк.). В Забайкалье полагали, что высмотреть домового можно с помощью частички просфоры, данной в причастие в Великий четверг: нужно прийти с нею в пустой дом, «спуститься там в подполье, где и покажется домовой в шапке-невидимке. Также можно увидеть его во время крестного хода вокруг церкви, так как тогда он снимает шапку-невидимку». В Новгородской губернии о получении «шапки домового» рассказывали несколько иначе: если пойти в церковь в Страстную субботу и купить там свечку за пять копеек, «то у этой свечки нужно зажечь низ; в левую руку нужно взять яйцо, а в правую зажженную свечу и идти в хлев, а там увидишь на правой стороне старичка; ты с этим старичком похристосуйся и дай ему яичко, а он даст тебе шапочку; когда наденешь эту шапочку, то тебя никто не увидит». «Есть поверье у мещан г. Саратова, что можно видеть домового; для этого нужно между заутреней и обедней влезть на подловку [чердак]: он сидит около трубы — старый, седой, стриженый, со свиной щетиной на голове» <Минх, 1890>. По мнению жителей Владимирщины, обнаруживающийся во дворе, на чердаке или в темном углу домовой на Пасху связан или скован.
Марина Власова. Энциклопедия русских суеверий
