Представители чужого мира проникают в мир людей. Следствием являются болезни, смерть человека, падеж скота. Эта же ситуация является исходной для свадьбы. Приезд жениха в дом невесты описывается как нападение, захват, взлом; но и появление невесты в доме жениха сопряжено с опасностью для его обитателей. Другими словами, жених и невеста взаимно опасны (ср. характерный для свадьбы мотив враждебности между двумя партиями).
Несколько иначе воспринимается рождение ребенка. В принципе речь идет об этой же схеме: появление чужого, неизвестного существа, что всегда связано с некоторой опасностью. Однако на уровне обрядовых действий участники скорее способствуют созданию этой ситуации (ср. действия, направленные на открытие пути для новорожденного: развязывание узлов, открывание дверей, царских врат в церкви), а не условно сопротивляются ей, как, например, это делает партия невесты при появлении жениха (обрядовый характер такого сопротивления очевиден — ср. призывания жениха до свадьбы, особенно во время Покрова: “Батюшка Покров, покрой сыру землю и меня молоду!” — Даль, 1984, II, с. 319). Положительно оценивается заранее подготовленный “приход” предков на поминальную трапезу (но ср. выше о предосторожностях, связанных с “незапланированными” приходами мертвецов). Таким образом, ситуация появления чужого в своем мире имеет негативный и позитивный варианты. Негативно воспринимается неожиданное, нерегламентированное появление чужого, в то время как заранее подготовленный приход имеет позитивный смысл, является следствием регулируемых отношений между двумя мирами, направленных против “стихийных” вторжений чужого.
Различаются и тактики ритуального поведения: чужое либо выпроваживается из своего мира, либо его превращают в свое. Пример использования тактики — удаление смерти из пространства живых (вынос покойника на кладбище), второй — превращение новорожденного в человека, в своего. В первом случае основной категорией становится путь, перемещение из своего в чужое, сопровождаемое действиями по очищению пространства жизни от смерти и восстановлению границы между своим и иным миром (основные операции — расширение сферы своего, очищение “отвоевываемых” у смерти частей пространства и замыкание границы). Причем этот путь будет различным для реальных и мыслимых участников обряда. Для Смерти — это возвращение (с добычей) из мира людей. Для покойника — необратимый путь в загробный мир и одновременно переход в статус мертвеца. Для участников погребального шествия — путь до границы с чужим, предполагающий возвращение в свое. Таким образом, представлены все возможные варианты перемещений. Полнота и симметричность в реализации пространственной схемы подчеркивается тем, что Смерть и живые участники совершают круговой путь (туда и обратно), но путь живых ритуально выражен, а путь Смерти полностью относится к концептуальной сфере. В то же время для покойника ритуально выраженный путь заканчивается на кладбище, а остальная часть пути в мир мертвых, как и возможный путь назад, остаются в концептуальной сфере. Результат этих перемещений — восстановление status quo (однородности своего пространства, наличие границы между областями жизни и смерти). По схеме “выпроваживания” совершаются многие календарные (в том числе и поминальные), а также окказиональные обряды (ср. изгнание коровьей смерти и др.). Во втором случае (превращение чужого в свое) вектор движения противоположный — от периферии освоенного пространства (где происходят роды) в его центр. Категория пути здесь присутствует, но по сравнению с погребальной обрядностью — в ослабленном виде. Это можно объяснить несколькими причинами. Во-первых, всегда маркирован путь в чужой мир, а не в этот. Во-вторых, ритуально выраженный путь младенца (и роженицы) не связан с пересечением границы между мирами. Поэтому, кстати, в качестве периферии (места родов) могут быть использованы различные части селения, двора и даже дома (естественно, за исключением его сакральной части — красного угла, по отношению к которому все остальное пространство как раз и является периферийным). В последнем случае формально представленный путь сжимается до минимума и почти полностью относится к сфере представлений, а не обрядовой реальности.
В концептуальном плане ребенок перемещается из иного мира в этот. На первом этапе совершается переход изнутри наружу, в открытый мир; на втором — снова вовнутрь (дом — красный угол — колыбель). Открытое, незамкнутое пространство считается опасным для младенца. По мнению Т. В. Цивьян, для того чтобы “смягчить” столь резкую смену миров, в своем мире создаются условия, близкие к иному миру. О справедливости этого мнения свидетельствуют многочисленные предписания, направленные на замыкание пространства младенца, его обуживание (пеленание, помещение в колыбель, закрывание) и в конечном счете — на воссоздание фрагмента иного мира в самом центре своего. Совершенно симметричная картина представлена в похоронной обрядности, которая также обеспечивает плавность перехода, но в другом направлении — из этого мира в иной (отсюда — неоднократно отмечавшиеся парадоксальные схождения родильных и погребальных обрядов, относящиеся к сроку перехода, мотивам света и тьмы, закрытости—открытости, перекодировкам типа дом — гроб — колыбель и др.).
Искомая цель (однородность своего мира) в родильной обрядности достигается главным образом за счет системы средств адаптационного характера, в число которых входит и перемещение как ступенчатое приближение младенца к человеческому. В погребальной обрядности соотношение адаптации (или реадаптации) и перемещения скорее противоположное.
С точки зрения противопоставления “конечных” и “срединных” обрядов (первые из которых обладают “линейным” сюжетом, а вторые — “круговым”) особый интерес вызывает крестильная обрядность. Обычно она рассматривается в комплексе с родильной (как ее позднее “продолжение”). Но любопытно, что структурно и типологически она тяготеет к “срединным” обрядам. Младенца выносят во внешнее, чужое для него пространство, над ним совершается ряд действий, символизирующих его преобразование; приносят назад, но уже в другом качестве (ср.: “брали некрещеным, отдаем крещеным”). Типичный “круговой” сюжет, характерный для “срединных” обрядов.
— А. К. Байбурин. Ритуал в традиционной культуре. СПб.: Наука, 1993.
