В VI веке до н. э., когда степные скифы, закончив свои переднеазиатские походы, начали утверждать свою власть в Причерноморье и в степях, т. е. у племён, живших на самой окраине земледельческой лесостепи, на пограничной со степью реке Пантикапе, возникла необходимость в принятии новых оборонительных мер.
Тогда совместными усилиями жителей Западного и Восточного Бельского городища и, вероятно, с участием всего населения долины реки Ворскла было создано небывало громадное укрепление, охватившее площадь около 40 кв. км. Периметр его стен равен почти 30 км. Для того чтобы конкретнее представить себе размеры этого городища, скажу, что по площади оно равно Москве конца XIX века, по Окружной железной дороге.
Этот огромный деревянный город был известен Геродоту под именем Гелона; очевидно, власть на Левобережье Днепра принадлежала не будинам-балтам, оттесненным гелонами за реку Сейм, и не праславянам-пахарям, переселившимся сюда с киевско-тясминского Правобережья Днепра, а недавним кочевникам гелонам, близким к скифам, говорившим на скифском языке и являвшимся носителями типично скифской культуры. Возможно, что имя Гелона сохранилось в Глинске, средневековом городе, примыкавшем к южному краю Бельского городища. Если Западное городище Бельского комплекса принадлежало правобережным праславянам, то Восточное естественнее всего связывать с гелонами.
Весь комплекс справедливо рассматривают как укрепление, построенное для союза племён, разместившихся по реке Ворскле. На случай опасности здесь действительно могли укрыться десятки тысяч людей со своими пожитками и стадами.
Итак, праславяне конца бронзовой эпохи и начала эпохи железа предстают перед нами совершенно в ином виде, чем в период первичной консолидации протославянских, индоевропейских племён.
Праславяне на первом этапе, отраженном археологически Тшинецко-Комаровской, и отчасти Сосницкой культурой, жили классическим первобытнообщинным строем с присущей ему медлительной эволюцией. Хозяйство было равномерно комплексным, без заметного преобладания той или иной отрасли. Племенная администрация обозначена, но не контрастно.
Мирное Тшинецкое время – немая для нас пока эпоха праславянской жизни.
Иное дело – праславяне на Чернолесско-скифском этапе. Темп жизни заметно ускоряется, плужное земледелие прочно занимает главенствующее положение, возникают кузницы, и кузнецы, кующие железное оружие, воины-всадники возвышаются над соплеменниками. Праславяне на Тясмине и на Ворскле – на пограничье с киммерийско-скифской степью – строят разнообразные мощные укрепления, требовавшие всенародного участия. Здесь первобытность подходит к своему высшему пределу, и мы вправе ожидать рождения новых представлений и вправе искать их следы в позднейшем фольклоре.
Филологи справедливо считают эпоху металла и патриархата, когда происходит этническая и политическая консолидация, когда общество стоит на пороге военной демократии,временем зарождения новой формы – героического эпоса. В древнейших эпических поэмах усматривают воспевание «первопредка» и «культурного героя-демиурга», какими являются Прометей, кузнец Гефест, кузнец Ильмаринен, кузнец Амиран и др. (13 Мелетинский Е. М. Происхождение героического эпоса. М., 1963, с. 71, 224, 428, 429.)
Соглашаясь с Е. М. Мелетинским в общей оценке истоков героического эпоса и их датировке, следует сказать, что противопоставление «культурного героя» богатырям, очищающим землю от чудищ, и разъединение их во времени едва ли применимо к славянской исторической действительности; схема Мелетинского более пригодна для пояса древнейших цивилизаций, но не подлежит сомнению то, что крупнейшие изменения в хозяйственной и общественной жизни людей породили новые формы общественного творчества.
В праславянской области рождение плуга, кузницы и воинов-богатырей происходит в единое время; культурный герой-кузнец и воин, защищающий свой народ, хронологически слиты воедино. Поэтому мы вправе ожидать, что в восточнославянской среде могли уцелеть какие-то фрагменты того первичного, зародышевого героического эпоса, который можно связывать с начальной стадией эпохи познания ковки металла и первых битв со степными врагами.
И такие следы действительно есть, и встречены они именно там, где происходил процесс первичного овладения железом, где землю пахали плугом и где строили порубежные укрепления от степных киммерийцев и скифов. Это – легенды и сказки о божественном кузнеце или о двух кузнецах, ковавших плуг и победивших зловредного Змея, требовавшего человеческих жертв; кузнецы запрягли Змея и пропахали гигантские борозды, называемые до сих пор «змиевыми валами». Несмотря на то что эти легенды были частично введены в науку уже более ста лет тому назад, многие литературоведы и фольклористы по совершенно непонятным причинам проходили мимо этих интереснейших материалов. (14 Потебня А. А. О мифическом значении некоторых обрядов и поверий. – ЧОИДР, 1865, кн. 2, с. 8 – 15.)
Даже в тех случаях, когда одним из предметов исследования являлась тема змееборства, прямо связанная со змееборческими украинскими легендами, исследователи не упоминали о них. (15 Пропп В. Я. Русский героический эпос. Л., 1955. Нас. 172 – 227 помещён раздел «Герой в борьбе с чудовищами», в котором нет ни одного обращения к интереснейшим данным змееборческих легенд. Нет этих легенд и в упомянутой выше книге Е. М. Мелетинского, но найдем мы их и в работе Б. Н.Путилова «Русский и южно-славянский героический эпос» (М., 1971), имеющей специальный раздел «Песни и былины о борьбе со змеями и чудовищами» (с. 32 – 77).
А между тем божественным кузнецам-змееборцам посвящены две значительные работы, основанные на широком сборе этнографических фольклорных материалов, – статьи В. В. Гиппиуса и В. П. Петрова, вышедшие ещё в 1929 и 1930 г. ( 16. Гiппiус Василь. Коваль Кузьма-Дем’ян у фольклорi. – В кн.: Етнографiчний вiсник. Київ, 1929, кн. VIII, с. 3 – 51; Петров Вiкmор. Кузьма-Дем’ян в українському фольклорi. – В кн.: Етнографiчний вiсник. Київ, 1930, кн. IX, с. 197 – 238.)
Книга В. В. Иванова и В. Н. Топорова «Исследования в области славянских древностей» (М., 1974), посвященная в значительной своей части попыткам анализа мифа о борьбе Бога Грозы со Змеем, содержит лишь попутные упоминания легенд о кузнецах-змееборцах, опирающиеся на очень старые лаконичные публикации середины XIX века М. А. Максимовича, А. А. Потебни и А. Н. Афанасьева (см.: указ, соч. В. В. Иванова и В. Н. Топорова, с. 161, 173). В книге Иванова и Топорова не упомянуты, ни бог Сварог, покровитель кузнечного дела, ни бог Род, являвшийся в известной мере двойником Перуна, которому авторы посвятили почти всю книгу.
Выводы обоих авторов из одного и того же материала не совпадают. Гиппиус, пожалуй, был ближе к истине, когда считал, что легенды о божественных кузнецах Кузьме и Демьяне возникли из обожествления реальных кузнецов, игравших важную роль в народной жизни; отсюда и связь со свадебными обрядами, и некоторое раздвоение качеств кузнеца: кузнец может сковать счастье, но может и околдовать, принести зло. Свой доклад, читанный в 1918 г., Гиппиус назвал очень интересно – «Русский Гефест», но в печатной статье он от сопоставления Кузьма — Демьянских легенд с темой Гефеста, к сожалению, отказался и не стал продолжать рассмотрение этого интересного вопроса. ( 17 Гiппiус Василь. Коваль Кузьма-Дем’ян…, с. 12, 33, 34, 51.)
Петров считал легенды о Кузьме и Демьяне фрагментами «особого цикла фольклорных тем, связанных с Киевом, Переяславлем и вообще с княжеской «Киевской Русью». ( 18 Петров Виктор. Кузьма-Дем’ян…, с. 234.)
Если легенды, содержащие много весьма архаичных черт, дожили до начала XX века(анкеты Этнографической комиссии Украинской Академии наук), то вполне логично считать, что они бытовали в какой-то среде и во времена Киевской Руси.
С этой позиции можно вполне разделить горький упрек автора:
«Удивительно,
– пишет Петров,
– сколько труда положили русские и украинские учёные на изучение севернорусских былин, но никто из них не поставил задачи изучения украинских пересказов киевского цикла». ( 19 Петров Виктор. Кузьма-Дем’ян…, с. 234)
Упрёк в невнимании к легендам «киевского цикла» остается справедливым и по отношению ко всем позднейшим исследователям русского эпоса, не заглядывавшим в этот интереснейший раздел восточнославянского фольклора. Однако согласиться с тем, что легенды о кузнецах-змееборцах Кузьме и Демьяне возникают одновременно с былинами в эпоху Киевской Руси, никак не возможно: легенды о кузнецах Кузьме и Демьяне несравненно архаичнее былин киевской эпохи, они явно уводят нас к «культурным героям» первобытности.
В 1948 г. в процессе работы над историей русского ремесла я стремился использовать благодарный материал Гиппиуса и Петрова для характеристики отражения в идеологии переворота, произведенного открытием железа. Этнографические данные украинских исследователей были сопоставлены мною с известной летописной глоссой, отождествлявшей античного Гефеста со славянским Сварогом. Это дало возможность возвести миф о божественном кузнеце к отдаленной эпохе начала железного века, т. е., говоря исторически, к киммерийско-скифскому времени. ( 20 Рыбаков Б. А. Ремесло древней Руси. М., 1948, с. 485-490. (см: Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания, былины, летописи. М., 1963, с. 12-14); Б. Н. Граков использовал эти данные в курсе лекций, изданном посмертно: См.: Граков Б. Н. Ранний железный век. М., 1977, с. 14 – 16.) В своей работе о русском эпосе я коснулся вновь этой темы, отнеся древнейшие сказания о кузнецах Кузьме и Демьяне к I тысячелетию до н. э.
Божественное происхождение кузнечного дела отражено в тех фрагментах славянского мифа, которые русский летописец эпохи Владимира Мономаха добавил к своему переводу византийской хроники 1114 г. Иоанна Малалы. ( 21 Шахматов А. А. Повесть временных лет, с. 350.)
В Киевской Руси, судя по комментариям автора летописной статьи 1114 г., древнее языческое имя покровителя огня и кузнечного дела Сварога не было ещё вытеснено именами христианских святых.
Сфера деятельности Сварога-Гефеста, несомненно, значительно шире, чем только ковка оружия, кузнечное дело.
Сварог – отец Солнца и родоначальник огня (в «Слове об идолах»:
«… огневи Сварожицю молятся…»); огонь связывает кузнецов со Сварогом, но сам Сварог не кузнец; при нём только упали небесные клещи, необходимые кузнецам. Сварог скорее божественный культурный герой, открывший людям железо и учредивший семейные порядки.
В украинских легендах о кузнецах-змееборцах божественные кузнецы действуют не в языческом обличье, а под именами христианских святых Кузьмы и Демьяна, которые по их церковным житиям являлись братьями, занимавшимися врачеванием и не имевшими никакого касательства к кузнечному делу. Превращение их на славянской почве в кузнецов произошло по принципу простого ассонанса: «кузня» – «Кузьма». Двое братьев оказались удобными и в другом отношении – кузнецов в кузнице всегда двое: один держит клещами изделие и кладет на него «кладиво» (малый молот), а другой, подручный кузнец, бьет молотом по кладиву и осуществляет самую ковку.
Иногда вместо пары Кузьма – Демьян появляется в легендах другая популярная пара – Борис и Глеб. Иногда же двое святых превращаются в одного «бога» Кузьмодемьяна. Связь Кузьмы и Демьяна с кузнечным делом прослеживается повсеместно и в русских и в белорусских областях. В кузнечных слободах средневековых городов ставили церкви Кузьмы и Демьяна, вокруг которых группировались цеховые братства кузнецов. ( 22 Рыбаков Б, А. Ремесло древней Руси, с. 748-754).
Фольклорные кузнецы-змееборцы известны нам, во-первых, по самостоятельным Кузьма-Демьянским легендам, точнее, по прозаическим пересказам древних легенд, утратившим все жанровые признаки, а во-вторых, как один из эпизодов распространенных богатырских сказок о борьбе со Змеем, где этот сюжет является дополнительным. Мотив волшебных кузнецов известен и в заговорах.
Обратимся прежде всего к Кузьма-Демьянским легендам, добросовестно собранным в 1920-е годы украинскими исследователями.
В каждом элементе легенды мы ощущаем архаику, мифологический гиперболизм и устойчивую четкость исходного замысла.
Рассмотрим основные звенья легенды о кузнецах Кузьме и Демьяне, частично дополняя их данными сказок и заговоров.
- Кузнецы. Волшебные кузнецы Кузьма и Демьян (изредка Борис и Глеб) действуют в сказочной кузнице. Кузня может раскинуться на 12 верст, у нее 12 дверей, а иногда упоминается 12 молотов или молотобойцев. В просторную кузницу въезжает всадник, а иногда в ней спасаются люди. Кузня иногда оказывается золотой; золотыми бывают и молоты. Кузнечные клещи, которыми хватают Змея, весят 12 пудов. Часто повторяющееся число 12 связывает Кузьма-Демьянские легенды с годичным циклом из 12 месяцев и придаёт волшебным кузнецам космический оттенок.
Кузнецы Кузьма и Демьян куют рало, соху, плуг.
Известны варианты, где божественные кузнецы
«кували перший плуг для людей» (Гиппиус, с. 13)
«Кузьма-Дем’ян, кажуть старi люди, що вiн, «…nершi на землi були орачi … «Вони i видумали перше рало». «Тодi ще нiде не було плугiв – вони першi його видумали»(Петров, с. 231).пахарi адамовськi«Гадають, що Кузьма i Дем’ян булиу свiтi».плуг зробиви первийпервий був ковальу бога як свiт очинявся. Цей Кузьма-Дем’янбув первий чоловiк
Иногда добавляется, что этот первый плуг был сказочного веса и что кузнецы ковали его целых 40 лет (Петров, с. 202).
В Кузьма-Демьянской украинской легенде о кузнецах-змееборцах вторая ипостась Сварога – покровитель брака – не выступает, но он проявляется постоянно в свадебных песнях, в заклинаниях, свадебных заговорах и оберегах у всех восточных славян :
— Господи, благослови! Кузьмадемьян,скуй ты нам свадебку.ИСо своим святым кузломПриходи на свадьбу к нам— О святэй Кузьмадемьян,Со твоими апостолами (sic!).Приходи на свадьбу к нам— Ты святой боже, Кузьмадемьян,Пречистая матушка, заиграй нам свадебку!— Святой Кузьма-батюшка, боже мой, боже мой!Скуй нам свадьбу!В момент приезда жениха в дом невесты, где их ставят на одну половицу и связывают вместе полотенцем, с печного столба (т. е. с самого священного места в избе) кричат:Ты, Кузьма-Демьян!(Гиппиус, с. 10-11) Крепко-накрепко, долго-надолго! Скуй свадебку
Из этого свадебного Кузьмодемьяна явно выглядывает древний Сварог, научивший людей ковать оружие и строго следивший за прочностью и чистотой установленной им моногамной семьи.
Язычество древних славян. Б.А. Рыбаков.Мифы, предания, сказки. О божественном кузнеце.Ч.2.
