В этой статье хочу поделиться опытом наведения мостов между современностью и традицией ― путем привлечения такого инструмента как народное пение в современную жизнь и практику. Расскажу о своих наблюдениях и наработках, что это может дать и куда прорасти.
Нужно сразу уверить тех, кто не плотно знаком с народной песней, что истинная этнография далека от ансамбля “Золотое кольцо” и прочих сувенирных кокошников. В ней можно найти очень архаичные вещи ― следы обрядов и верований давних веков, приемы изменения сознания, настоящие языческие “гимны”, сохранившиеся до 20 века!.. Конечно, эти сокровища доводится собирать по крупицам среди очень разношерстного материала, нередко с отпечатками влияния городской культуры и откровенного вырождения. Но это того стоит!
Часть 1. В режиме обряда
Начну от печки. Я ― Лада Корнеева, пришла к язычеству в 17 лет, и с тех самых пор (то есть, уже более половины жизни) следую своему страстному увлечению ― занятию народным пением, находя в нем кладезь открытий и осязаемую иллюстрацию своему мировоззрению.
Есть люди, которым мало слушать и напевать свой любимый фольклор дома. Я чувствовала в нем большой потенциал, будоражащие глубины, напрямую связанные с исконной верой предков ― в текстах, в напевах и в каких-то еще неосознаваемых “прошивках”, которые стали мне ясней гораздо позже. Поэтому в нулевых годах, состоя в родноверческой общине, я продвигала привлечение фольклора в обряды[1]. Подбирала песни, календарно приуроченные к данному празднику (масленичные, купальские, колядки и т. д.), при этом максимально архаичные по содержанию, передающие МИФ данной сакральной точки. К большинству обрядов такие в фольклоре находятся! В общине сложился круг женщин и девушек, желающих участвовать в этой практике. Мы собирались накануне праздника, разучивали песни, разбирали смыслы.
В те годы не чуждо нам было и соавторство с традицией: иногда хотелось “подправить” песню, заменить поздние христианские детали, поярче подсветить символ. И мы это делали, иногда не слишком талантливо, а иногда весьма ― удачные тексты приживаются и продолжают бытовать спустя много лет. Забавно, но иногда я встречаю их в интернете под видом “древнеславянских ведических песен-молитв”...
Сейчас мое отношение к подобному творчеству двоякое. Сама я этим не занимаюсь, мне интересно изучать то наследие, которое до нас дошло (а дошло мно-о-ого, вопреки досужему мнению). Чужие переделки в народных песнях у меня вызывают напряжение. Дело в том, что песня за века своего бытования отшлифована, как морская галька. В ней нет лишнего слога и случайной ноты. И вставной кусок обычно резко выделяется (для опытного уха, наверное). С другой стороны, традиция ― живое явление, она всегда менялась и меняется сейчас, отвечая на запросы жизни. Если относиться к ней иначе ― получается пыльный музей, где нельзя ничего пошевелить и, тем более, примерить на себя. Изредка посетить такое место любопытно, а вот устроить там свою повседневность ― мудрено… Я убеждена, что человек имеет право на творчество в русле традиции, на переосмысление любых ее граней. Кому-то ваш результат будет созвучен, кому-то нет. Главное условие ― не выдавать свои творения за древность, чем грешат некоторые современные деятели. Это уже ― подлог и шарлатанство.
Итак, мы подбирали обрядовые песни к обрядам, и по мере вращения колеса собрался репертуар, повторяющийся год от года. Это интересное чувство, когда спустя год ты снова берешься за, скажем, заклички весны. Вместе с песнями из памяти всплывают, распаковываются и твои состояния прошлой весны, чем ты жил, о чем переживал, ― весь ты годичной (и двух-, и трехгодичной) давности[2]. Это лишь малый отзвук таинства цикличности, и можно представить, каково это в исконной традиции: не два года и не пять, а всю жизнь год от года подниматься на знакомый холм, на первые проталины, и бок о бок со всё теми же подругами-соседушками звучать: “Благослови, Мати, весну закликати, зиму провожати!”. Вспоминая при этом, как когда-то мать, тетки, и может, даже бабушка пели на холме, а вы девчонками катались вниз по последнему ледку… И год за годом обряд простегивает одеяло времени, позволяя на фоне постоянного увидеть, в чем ты немножко новый.
Итоги и наблюдения Обрядового этапа
- Пение на обряде помогает сдвинуть сознание из рациональной плоскости в интуитивную, мистическую ― причем, как у исполнителя, так и у слушателя. На мой взгляд, на обрядах родноверческого уклада часто недостает трансовости. Во-первых, современные люди, да еще мало знакомые друг с другом, сложно расстаются с контролем ratio, а во-вторых, сам уряд во многом так построен: стой в кругу, слушай текст, подтверждай его возгласом. Музыка же и ритм с древнейших времен используются в ритуалах народов мира для перехода на мистическую волну.
- Обрядовое пение может представлять “женскую линию” действа, тогда как мужская выражена как раз текстами славлений. Это совершенно не обязательное разделение ролей, но у нас так сложилось. Выходит довольно изящное и онтологичное взаимодополнение.
- Совместная подготовка к празднику в виде разучивания песен помогает сплочению круга, сонастройке людей, что благотворно для качества обряда.
- Привлечение фольклорного материала в языческое богослужение позволяет глубже прочувствовать и одно, и другое! Будь то истерично синкопированная песня-диалог с русалками, или долгое и монотонное перечисление благ, желаемых хозяину в колядке ― на сцене или в застолье такие вещи звучат странно. Обрядовая песня наиболее ярко раскрывается на обряде, в условиях, для которых она создана много веков назад. Вот, где она покажет всю свою красоту и магию! Обряд также расцвечивается песней, она помогает не умозрительно лишь, но через архетипичный образ и акустический код, через кожу и мурашки, всем существом ощутить мощь Перуна, всенапоённость Ярой силой по весне, горечь прощания и трепет нового в возрастном переходе... Всё это хранит сокровищница песни.
В целом я считаю ритуальное пение в языческой практике очень перспективным. Оно затрагивает глубинные пласты психики, оно живописно, оно несет подлинную традицию, дожившую до наших времен. Со своей стороны я лишь слегка пошевелила эту тему ― в те молодые годы не было зрелости развить ее планомерно и мудро. А позже, когда зрелость какая-то появилась ― я уже отошла от родноверческих обрядов и, кроме того, стала изрядно занята детьми. Между тем, по моим наблюдениям, пение продолжает бытовать на обрядах родноверов ― либо там, где есть подкованные в нужных областях люди-организаторы, либо там, куда вхож дружественный фольклорный коллектив.
Часть 2. В режиме Студии
С 2014 года жажда совместного, многоголосного звучания подтолкнула меня открыть Студию народного пения для взрослых. Название ей “Пóсолонь” — буквально означает “по солнцу” и знаменует основную линию проекта: нам интересно проживание годового круга (а также иных циклов) с помощью песен и других практик, предлагаемых славянской традицией. Мы верим, что народная культура может дать современному человеку средства найти свою жизненную силу и душевную гармонию.
Студия проходила этапы становления и, как любое живое детище, меняла-учила и своего родителя. Сначала нас было совсем мало и мы просто разучивали любимые народные песни. Затем, глядя на пример “высокого фольклора” (матерых ансамблей со спец. образованием), мы сочли разумным избрать конкретный регион, чтобы изучать его культуру более погруженно и детально.
В юные и самонадеянные годы такая щепетильность казалась мне излишней. “Ну какая разница, из какой области песня? Народное ― значит, наше! ― Рассуждала я. ― Ладно, так и быть, область я запишу на полях, но район и деревня ― это уже ни к чему…” Так же относилась я и к костюму: могла надеть украинскую рубаху, кислотно-голубой сарафан до колен, а передник вообще ― сувенир из Болгарии, зато домотканый. По принципу: “Народное? ― Годится”.
Сейчас, спустя годы погружения в традицию, я вижу и уважаю тонкие различия в культуре разных областей. Местная культура складывается под влиянием тысячи факторов ― климат, природное окружение и ресурсы, племенные корни, способы хозяйствования, доступность внешнего обмена материалами и информацией, соседство города и других этносов… Понятно, что это скажется на костюме и орудиях. Но вы удивитесь, эти факторы влияют даже на песни! Иногда удается сравнить одну и ту же песню, бытующую у сибирских переселенцев 2–3 поколения, ― и в землях первоначальной их родины (скажем, Брянщины). Очень интересно замечать, как ландшафт, иные условия жизни и отдаление от коренной культурной системы изменяют звучание песни. На родине мы слышим архаичный, обрядовый звук вековых устоев, “кряжистый” диалект с духом лесов и болот. В Сибири ― протяжность дальних далей, утрата ритуальной основы и перенос внимания на простую красоту, на лично-лирический срез. Трудно передать это в тексте, впрочем, и ухом-то различит такие вещи не всякий. Но они важны.
Потому что на самом деле именно местная культура ― живая и дышащая, а все попытки привести мозаичную россыпь местного к общему знаменателю, составить единый на всю страну сценарий Масленицы, одеть все ансамбли в усредненно-русский сарафан и кокошник ― это убийство живой народной культуры.
Так вот, в Студии “Посолонь” мы избрали для изучения Запад России, пограничные с Беларусью земли (Брянск, Смоленск, Псков) ― в частности, потому что я очень ценю архаику, а это ― регион наиболее раннего расселения славян у нас в стране. Как пришли туда племена кривичей и радимичей ― так и живут до наших времен, сохраняя весьма архаичные черты культуры ― в языке, костюме, обрядах и песнях.
Со временем Студия стала чем-то большим, чем учебный коллектив. Она стала женским[3] кругом, безопасным и искренним пространством, которое наполняет. Опыт пребывания в других ансамблях говорит, что такая атмосфера складывается не всегда и не сама, даже если люди занимаются вместе таким облагораживающим делом как традиция. Межличностный срез группы требует внимания и деликатной настройки. Например, у нас существует закон терпимости к чужим взглядам на жизнь. Все мы очень разные, разных конфессий и на разных этапах. Нужно позволить людям проходить их этапы, не “причиняя добро”, а учить жить имеет смысл только своим примером. В юности я ходила в ансамбль прекрасных тетушек, мне нравилось петь, они же попутно обсуждали многое житейское и мировоззренческое, что тогда было мне совершенно не насущно. Но, тем не менее, сейчас я ощущаю, что та среда и те слышанные краем уха речи оказали большое влияние на меня.
Итоги и наблюдения этапа Студии
- Совместное пение очень явственно выдает отношения в группе. Не зря есть выражение “они спелись” в значении сонастройки людей в характерах и целях. В теплом окружении голос течет свободно и звучно, человеку отрадно раскрыться. Совсем не то мы чувствуем в конфликте, когда рядом с нами неприятный человек. Совместно петь в таких условиях почти невозможно физически, поскольку созвучие голосов ― тоже контакт, а его не хочется, выражать себя вовне небезопасно. Горло будто пережимает.
- Мы можем заботиться об атмосфере Круга, но еще он, как всякий живой организм, регулирует себя сам. В начале учебного года всегда будет парочка новеньких, кому с кругом не по пути (со временем начинаешь сразу их чувствовать). Несозвучные люди не задерживаются долго, самоотсеиваются, а иных жизненный компас приводит снова через несколько лет, на другом этапе зрелости. Этот живой процесс заслуживает нашего доверия. Бывает так, что совершенно случайный человек оказывается на встрече, буквально, шел мимо и что-то примагнитило ― такие случаи я расцениваю как незримые дорожки судьбы, которым видней, чем нам…
- Постоянных участниц, уже в доску своих, тоже порой настигает новый жизненный период, который отдаляет их от наших занятий ― временно или насовсем. Я принимаю и это с уважением к человеческим этапам, с благодарностью за часть пути по лабиринтам традиции, пройденную рядом.
- Плодотворнее и устойчивее всего взаимодействие с традицией происходит из позиции “настоящий я, какой есть”. На некоторых, особенно начальных этапах знакомства с этой глубокой темой, человек может увлеченно играть в традицию, считая, что теперь он должен принять некий более “правильный” образ, например: “я женщина деревенская душой, я не ступаю на асфальт и не ем иноземной еды, я встаю с солнцем и ношу павлопосадские платки” ― и человек применяет традиционные знания и практики к этому образу, а не к себе. Со временем ты устанешь от платков, тебе захочется в кофейню и на рок-концерт ― и в этой части жизни традиции не найдется места, потому что ты не пустил ее в свою повседневность, уделив ей фантазийную резервацию. Зато сняв наконец надоевший платок, коловший шею, ты пойдешь писать обличающие записи о всяких там домостроевских матрешках, подменяющих суть традиции, будто это они тебя заставляли быть тем, что не отвечает твоей сути.
Так вот, занимаясь пением, хороводами, обрядами, я предлагаю людям не играть в своих деревенских прабабушек, а искать отклик именно в настоящей себе. Тогда и ресурс связи с корнями будет укрепляться у реальной тебя, а не у сказочной Василисы, пускай ты носишь голубой маникюр в цвет джинсов, а не подолы с косами.
- Очень разные ощущения певческого процесса, когда ты готовишься к выступлению ― и когда поешь для самого момента пребывания в песне, для своего удовольствия, говоря по-простому. В нашей Студии целью занятий ставится просто освоение традиционных песен “по любви”, их проживание через себя: осмысление глубины образов, заложенных в песне, примерка их на свою жизнь, проживание годового круга с помощью календарных песен и практик. Мы внимательно слушаем, как пропетая мелодия, образ откликаются в теле, какие эмоции вызывают.
А когда намечаются редкие выступления, перед ними очень четко заметно появление некоего мандража: мы поем песню, но мысленно мы не здесь, а на сцене в будущем, мы оцениваем песню не изнутри, а с точки зрения зрителя; я как руководитель начинаю более напряженно относиться к посещаемости, к знанию слов, пристрастно отмечаю фальшь. Это уже не самоцельное пение, а репетиция. Конечно, есть в выступлениях и польза: они тонизируют, побуждают к дисциплине, помогают людям увидеть плод своих занятий и показать его миру. Но мы оставляем эту нишу для себя вторичной. Вспоминаю кружки своего детства, где всё полугодие мы остервенело учили какой-нибудь танец, по мере приближения отчетного концерта нервозность преподавателя возрастала, и тогда уже никакого удовольствия от (даже любимых) танцев не было, оставались только страх ошибки и вина, что мы недостаточно хороши… Это определенно не путь студии «Посолонь».[4]
Здесь получились размышления в основном об опыте совместного пения для ритуала и самопознания, ― нежели о самой народной песне, ее возможностях как психологического, мистического и трансового средства (а собралось немало открытий в этом ключе). Пожалуй, это повод продолжить тему в следующем выпуске Альманаха, буде пожелает почтенный читатель…
[1] Это не было моим изобретением, некоторые деятели движения занимались тем же. Правда, не всем удавалось довести дело до качественного воплощения ― ведь, помимо перелопачивания книжек и кассет, здесь нужен еще музыкальный слух, лидерские и преподавательские задатки.
[2] Конечно, так работает не только песня, любой “маяк”, достаточно осязаемый и телесный ― запахи, вкусы, текстуры, движения, а народная традиция ими полнится.
[3] Эпизодически к нам приходили петь мужчины, но с ними душевной волны не получалось, ― да и лучше мужчине учиться петь у мужчины, чтобы зеркальные нейроны имели внятный образец для подражания.
[4] Она существует и поныне в Москве, к нам можно присоединиться с любым уровнем подготовки. Ищите автора и группу Студии ВКонтакте!
