В ночном
Небо было усыпано крохотными белыми огоньками, словно бы где-то на краю мира горели в ночном такие же костры, как и здесь, на опушке густого ельника.
Многоголовый Змей — только символ, в который предки вкладывали смысл Сверхзадачи
Варяжка перевернулся со спины на бок, сминая под собой упругие веточки лапника:
- Дядька, а Змей и правда бывает? Любка сказывала, что бывает...
Могута, натирая смоляниной толстую крапивную нить, улыбнулся в бороду:
- Раз сказывала, значит, бывает.
- А как же бывает, кода у него три головы? Какая из них первее? Кто правит?
Могута оторвался от своего занятия и опустил тяжёлые натруженные руки на колени, по всей видимости, собираясь о чём-то поведать.
- Вот послушай, Варяжка, со мной это случилось однажды. В ту осень у Мымшанских болот появились чужие, начали людей бить и скот забирать. Кнез тогда послал дозоры выследить татей. Мы с Гомолой поехали, да сразу у нас незаладилась дорога. Гомола в ручье искупался и слёг с горячкой. Я его у липовчан оставил на Сырой Просеке, а потом и у меня кобыла охромела. Пришлось и её оставить, но теперь думаю, что может оно и к лучшему. Так или иначе, но у самой Гати я как зверь лесной чуть под стрелой не сгинул...
Сказ Могуты
Тетива тенькнула, а я на снегу распластался. Мало снегу было, едва землю покрывал, а уж морозы крепкие стояли. Лежу, а сам думаю: как успел? Стрелу не видел, слышал только, как ушла дальше. Откуда били не пойму, а только знаю, что спереду. Голову повернул вбок — там ветка качнулась, значит, второй обходит. Нельзя лежать — возьмут как подранка.
Ящеркой прополз к ложбине, там вскочил — и бежать, да сразу опять упал, чтоб, значит, не дать себя выцелить. Откатился в сторону и снова пополз. Ель заприметил широкую, вот к ней прильнул да схоронился.
Тихо в чаще, птица только где-то крикнет беспокойно. А зверь и человек, когда на охоту выходят, себя ничем не выдадут. Кто подшумит — тот и станет добычей. Таков заповедный кон Волоса. Знай, Варяжка, лес тишину любит...
Холодно было лежать, да умирать холоднее. Стерпел я, а тати обходить меня стали: след-то на снегу хорошо виден. Чую — трое их, да помню, что у одного точно стрела на тетиве лежит для меня приготовлена. Смекнул: утекать надо, пока можно. По склону в овражек соскользнул, а там на ноги — и ланью к опушке. Путик за мной, конечно, как за зайцем. Ну, пусть, думаю, тропят...
Опушка вся сосенками молодыми поросла, да густо так, что в двух саженях меня уже и не увидишь. Слышу: загонщики мои рядом. Уже сообразили, что я один, не хотят кмета отпускать. А я присел за кочкой, чтоб не выдать себя, косарь уже в руке — мечом-то тут не размахнёшься.
Не вижу, но чую, что скрадывают с трёх сторон: они-то тоже вслепую прут, только след меня выдаёт...
Когда окружают, Варяжка, кто-то всегда ближе будет. Вот его и бей. Да шустро действуй: одно, два касания — и сразу уходи...
Сеча у Гати
Таиться долго нельзя — преимущество потеряешь. Вскочил я да сохатым ломанул сквозь чапыжник. В аккурат на ближнего. Тот топорком замахнулся, но увязло топорище в ветвях. Много ли мне надо? Рассёк ему харю косарём что репу — и сразу в сторону, сзади-то уже рычали...
Один совнёй ткнул, да я прокатился по ней, уходя из-под второго. Второй же мечом пытался рубить. А что там нарубишь в такой-то тесноте? Пустое это...
Кто с совнёй был — не успел повернуться: срезал я его под самый ворот. Содруг его один остался. Но ты же знаешь: сам на сам я не хожу — сразу спать укладываю. Вот и считай, Варяжка, три раза ты бы не успел вздохнуть-выдохнуть, а у меня уж три головы змеиные сложенные лежали...
- Так то ж тати, дядька! То ж не Змей!
- Не Змей... Змея глазом ты не увидишь, Варяжка.
Могута вздохнул широкой грудью и повернулся к костру.
- Змея только головой понять можно. Сердцем только можно ощутить. Вот я и поминаю иногда ту пору. А всё супротив меня складывалось: и друга хворь лишила, и кобыла не вытянула поход, и сам ворога проморгал... Да если честно, в том лесочке я должен был лечь, а не они. А всё же я здесь. Чем не Калинов Мост, а Варяжка?
Могута засмеялся сильным голосом и снова принялся за смолянину.
- Помни, малёха, вся жизнь — один неравный бой. Бой у засечной черты. И некому поплакаться, и помощи попросить не у кого. Один путь: силу в себе воспитывать, да другим передавать. На том род и стоит...
