Мы души скорбные исчезнувших людей, Чьи смолкли голоса, чьи очи отблестели, Чьи кости желтые давно в земле истлели... Мы — призраки иных, давно забытых дней.
Нас больше тридцати. Все — матери одной. Простоволосые, но видом не старухи, Нагие, жадные, крылатые, как мухи. Едва лишь узнаём, что в доме есть больной, К нему слетаемся. Но спорить меж собой Не станем. Первая — Невея. Губы сухи.
На ложе пурпурном, в доспех золотых И шлеме блещущем с простершей крылья птицей, Сижу задумчиво с секирою в деснице. Синь пестрая знамен и вражьих и своих
Никто не должен знать, что ведьмой стала я, И по ночам коров могу доить незримо, Сорокой выпорхнуть на крышу в струйках дыма, И рыскать по лугам, свой лик людской тая.
Сверкнувши по небу падучею звездой, Он в искры мелкие рассыпался над хатой, В трубу змеёй вильнул. Заслонки и ухваты Посыпались... Бух в пол! Вдруг огонёк свечной
С оглядкой крадучись, чтоб посланный женой Медведь не подсмотрел, спешит через болото Мохнатый лесовик. Пришла ему охота Хотя одним глазком взглянуть, как под луной
При таяньи снегов в ночь на Агафьин день Коровой белою, рыча, бегу по сёлам И мор скоту несу: рогатым и комолым, Бычкам и тёлкам, всем — конец! Через плетень
Мы — Лады сыновья, но кто был наш отец – Не ведает никто. Мы не имеем тела. Никем не зримые, со всеми в бой мы смело Вступаем. Первым я, божественный стрелец,