Уже весь бор пошел темнеть.
Скакун летит, не зная плети.
Густая липовая цветь
Спадает всаднику на плечи.
Зеленым золотом закат
Окрасил тонкие осинки.
Лучи, как копья, тьму разят,
Роса искрится в паутинке.
Он мчит сквозь ельник, напролом,
Колючих лап не замечает.
Меж чернолесья тихий дом,
Как давний друг, его встречает.
– Земной поклон тебе, мой гость,
Добро пожаловать, родимый.
И он, забыв про княжью злость,
Как повилика, льнет к любимой.
Чай, не ждала?
Не угадал.
Сороки уж давно вещуют.
Да кот, вишь, гостя намывал:
Земные твари всё учуют.
Не с моря буйная вода,
Не с неба огненная туча,
Напала на любовь беда,
Завистлива и неминуча...
Однажды князь повел на рать
Свою хоробрую дружину.
Гусляр велел любимой ждать
Да гнать с души тоску-кручину.
Минуло уж немало дней.
Томит Снежану грусть-отрава.
Как вдруг старушка входит к ней —
Родительница Мирослава.
В тот заповедный дом волхва
Ничья нога ступать не смела.
Он видит: вещая сова
В углу на колышке присела.
Оскалясь, смотрят черепа,
На поставце дымятся травы.
Глазища черного кота,
Как очи лешего, лукавы.
Здесь от людей ведун укрыл
Все чернокнижье всех столетий:
«Воронограй» и «Шестокрыл»,
И «Остромий», и «Звездочетьи».
Здесь старый волхв читал, писал.
Рыбачил, бортничал, знахарил;
И все, что мог, и все, что знал,
В наследство дочери оставил.
Но не предвидел звездочет:
Лишь восемь лун пройдет по кругу –
Чужой, незваный гость войдет
В его священную лачугу...
Вновь вешний дождь по насту льет,
Снега сжимаются белесы,
И в светлом мире настает
Славянский праздник — День березы.
Вновь хоровод сплетает нить,
Играют гусельки-певуньи.
Но гусляру не позабыть
Его красавицы колдуньи.
Все оказалось горьким сном...
В ту ночь до утренней зари
Струна звенела и жужжала.
– Ну, говори же, говори! –
Шептала гусляру Снежана.
Немало было у певца
Былин, припевок да побасок,
Он словно сыпал из ларца
Хрустящий сахар русских сказок.
Должно быть, их кудрявый Лель
Наплел ему своей свирелью,
Седая бабушка метель
Набаяла над колыбелью.
Должно быть, в тишине полян
Зимой, в морозные сутёмки,
Озябший синеокий Пан

У Перуна рост могучий,
Лик приятный, ус златой,
Он владеет влажной тучей,
Словно девой молодой.
У Перуна мысли быстры,
Что захочет — так сейчас.
Сыплет искры, мечет искры
Из зрачков сверкнувших глаз.
У Перуна знойны страсти,
Но, достигнув своего,
Что любил он — рвет на части,
Тучу сжег — и нет его.

Я любил вознесенное сказками древо,
На котором звенели всегда соловьи,
А под древом раскинулось море посева,
И шумели колосья, и пели ручьи.
Если можешь, пойми. Если хочешь, возьми.
Ты один мне понравился между людьми.
До тебя я была холодна и бледна.
Я — с глубокого, тихого, темного дна.
Я — Мать Сыра Земля! Я — гроб и колыбель!
Поют мне песнь любви все голоса творенья -
Гроза, и соловей, и море, и метель,
Сливаясь в вечный хор, во славу возрожденья, -
Чего-то ждет земля...
Нет вечного шуршанья
Меж золотых хлебов; утих шумливый лес,
И в душном воздухе нет песен, нет сиянья...
Вдруг вихорь налетел... и вдруг исчез,
И стала тяжелей истома ожиданья...
Но где-то на краю чернеющих небес
Сверкнула молния, — порывом ликованья
Веселый грянул гром и ветер вновь воскрес...
И туча двинулась... несется ниже, ниже,
Как будто льнет к земле...
Все чаще и все ближе
Блистает молния, грохочет громче гром...
Царь — богатырь Перун, монарх лазурной степи,
К любовнице спешит во всем великолепье
— И к ней на грудь упал с нахлынувшим дождем.

Поиск

Журнал Родноверие